Люди расступились.

Бледный, съежившийся под осуждающими взглядами людей, пришедших проститься с его матерью, вошел Тамбера в комнату. Мельком глянул на отца, на Ивари. Потом подошел к лежанке, на которой покоилась его мать.

— Ты пришел слишком поздно, — тихо промолвила Ивари. — Слишком поздно.

Тамбера еще ниже опустил голову.

— Перед смертью она все звала тебя. Так ей хотелось еще разок на тебя взглянуть, что-нибудь сказать. До последних минут она думала только о своем любимом сыне. Вубани не знала, что ты уже весь, душой и телом, принадлежишь голландцам. — И, повысив голос, Ивари прибавила: — Тяжкий грех ты взял на душу, Тамбера. Не дал своей матери спокойно умереть. Нам стыдно за тебя.

Тамбера молчал.

Он медленно опустился на колени у изголовья умершей. И все вдруг увидели, что он убит горем: таким безысходным отчаянием веяло от всей его сгорбленной фигуры.

— Побудь возле матери, — сказал Имбата и вышел из комнаты, чтобы позаботиться о похоронах.

— Похороним мать, тогда и пойдешь, — Голос Ивари звучал теперь мягче.

— Но… я… — запинаясь, пробормотал Тамбера, меня отпустили ненадолго. Я еле упросил.

— Ненадолго? — изумилась Ивари.

— Я хочу… я так хочу остаться с вами. Но я не имею права. Мне пора уходить.

— Да как ты можешь! — в ужасе воскликнула Ивари.

— Совсем голландцы запугали тебя, — покачал головой Амбало.

Тамбера ничего не ответил. Он по-прежнему стоял на коленях, низко свесив голову, не шевелясь и не говоря больше ни слова. Стоял до тех пор, пока не заныла спина от усталости. Потом умоляюще взглянул на Ивари. Губы его дрожали.

— Прости меня, мать, — еле слышно произнес он. — Я должен идти.

Ноги у него затекли, и он с трудом поднялся.

Ивари молчала. Все, кто был в комнате, не сводили глаз с Тамберы. Стало очень тихо.