А Гасфорт тем временем заслушивал подчиненных о ходе подготовки, которая шла на удивление усердно.

Он по-стариковски суетился и хвастал, хвастал.

В сущности не для выпускников, для себя устраивал он этот парад. Ох, как не терпелось ему появиться на площади во всем своем блеске, при всех своих регалиях. Он вспоминал санкт-петербургские парады после победы над Наполеоном, лицо его приобретало трогательно торжественное выражение, и он врал, нисколько не заботясь о том, что кто-нибудь из видавших виды офицеров может заподозрить его в хвастовстве:

— Тогда, знаете, только один Барклай де Толли имел орденов и медалей больше, чем у меня.

Если бы Гасфорт пожелал припомнить подлинные происшествия, он мог бы потешить своих слушателей не одним забавным рассказиком. Но эти тайники памяти ему, естественно, не хотелось тревожить, как и не мог он приглушить в себе страсть к показному блеску.

Однажды он отправлялся на высочайшую аудиенцию. Изрядно располневший к тому времени, он извлек свой боевой мундир, придававший ему, как он думал, молодцеватость и статность. Не без труда он затянул его на все пуговицы, готовые отлететь при любом неосторожном, резком движении. Он нацепил все ордена и медали, а их у него и впрямь было немало, и явился смешным и напыщенным перед очами царя. Рассказывают, Николай едва не расхохотался, довольно беспеременно ткнул палец в живот Гасфорта и наградил его отнюдь не лестным прозвищем. Но Густав Христианович принял это как монаршью ласку и с прежней бережливостью хранил этот свой боевой мундир. В нем, уже изъеденном молью и подштопанном соответствующего цвета нитками, и только в нем решил он показаться своему воинству и населению Омска, которое — по его замыслу — соберется у площади. Пусть другие генералы и офицеры будут в новехоньких — с иголочки — мундирах. Ему, Гасфорту, дано право представить себя боевым, бравым генералом.

Но как ни суетился Гасфорт, как ни выбивались из сил его подчиненные, лицезреть парад к девяти часам утра явилось на площадь только несколько десятков городских зевак. Войска и кадеты были уже построены, но площадь оставалась довольно пустынной. Раздосадованный генерал пришел в ярость, выбранил устроителей и заявил, что парад начнется, когда на площади будет достаточно населения.

Парад пришлось задержать на три часа.

Народ собрали. Правда, не в том количестве, как представлял себе генерал-губернатор.

Наконец-то состоялся выезд Гасфорта в сопровождении офицеров из ворот кадетского корпуса. Тучный и напыщенный, он довольно ловко держался в седле на белом аргамаке. Густав Христианович не мог скрыть своего удовольствия, когда оркестр заиграл «Боже, царя храни!». Вместе с генерал-майорами Павловским и только что прибывшим в Омск фон Фридрихсом он объехал войска, принял рапорт Гутковского, не без труда спешился и поднялся на сооруженный к празднованию деревянный помост.