— Если будет позволено посоветовать вам один шаг, который нужно предпринять немедленно...

Все замолкли и, увидев его улыбку, замерли в ожидании, как в храмах ждут ответа оракула. А он объяснил, роняя благодушные слова:

— Выберите среди себя пять человек, которые умеют говорить с волнением и кому не приходилось участвовать в тех процессах, потому что в тот день были больны. И пошлите поскорее к нему, пусть бросятся в ноги и жалобно умоляют помиловать других, которые не смеют даже показаться ему на глаза...

Уже светало после ночи, в которую никто не сомкнул глаз, и с балкона виллы, неуклюже построенной Юлием Цезарем для Клеопатры, но теперь ставшей величественной в окружении пышных садов, император устало и безрадостно созерцал чудесные корабли — эти мраморные храмы, неподвижно застывшие на тёмных водах. Евфимий, Имхотеп и Манлий, как и обещали, заканчивали строительство. Уже были возведены колонны, на берегу лежала золочёная черепица. Но начинался дождь, строительство приостановилось, рабочие в бараках готовили пищу.

Несмотря на дождь, делегация сенаторов, избранных из самых убедительных ораторов, взобралась наверх и, добравшись до охраняемых германской стражей ворот, с облегчением узнала, что император согласен их принять. В действительности и он почти с таким же облегчением услышал об их прибытии. Сенаторы объяснили ему, в каком непрестанном страхе пребывали они в правление Тиберия, как невозможно было укрыться от него и как теперь они благодарят богов, что живут под его, Гая Цезаря, милостивой властью. И под конец кто-то тонко добавил, что это они единодушно избрали его... И клянутся в абсолютной верности. Ради этих несчастных, пребывающих в тревожном ожидании в Риме, делегаты умоляют императора проявить милосердие, потому что, как известно со времён Гомера, милосердие — самая светлая добродетель сильных душ.

А поскольку он продолжал молчать, одному из сенаторов пришло в голову процитировать взволнованным голосом несколько прекрасных строк из «Илиады» о прощении врагов. Судя по поведению императора, им удалось убедить его, и на следующий день, хмурым утром, он не спеша вернулся в Рим. Инцитат уловил настроение хозяина и повиновался его рукам и шенкелям даже без лёгкого подрагивания мощных мышц. Великолепная грива, отяжелевшая в сыром воздухе, ниспадала по обеим сторонам шеи.

Но в Риме Каллист первым делом предостерёг:

— Нельзя никому верить. Ты должен защитить себя.

Единственной поистине надёжной защитой был испытанный в своё время Тиберием зловещий закон о покушении на величество — неограниченное средство насилия, которое молодой император в своё время с восторгом упразднил. А теперь, менее чем через три года, возникла необходимость восстановить его ради спасения своей жизни. И он восстановил старый закон.