Он знал, что десятки людей, мужчин и женщин, порочно красивых и испорченных, ждут момента, чтобы предложить ему всё новые зрелища и игры, разнузданные и бесстыдные. Греховное забытьё продолжалось несколько часов, и он бросался в него, как субурские рабы предавались пьянству на празднике Дианы.

Потом, как освобождение, приходил проблеск света в окне, и император велел распахнуть его, чтобы впустить прохладу и погасить светильники. Он глубоко вдыхал, глядя на рассвет, а полуголые женщины и мальчики, хихикая, дрожали среди подушек. И пока он из задымлённого зала смотрел на утешительный свет утра, его чересчур искушённые компаньоны наблюдали за ним, видели его набрякшие веки, его колебания, уйти или остаться, его нежелание отвечать на вопросы...

Он смотрел на восход, как узник, перед которым открыли дверь. Свет нёс в себе часы созидания, важные встречи с преданными сторонниками, бодрые послания из провинций, послов из дружественных стран, людей, захваченных его юношескими мечтами, с которыми он строил будущий мир. Друзья, приезжавшие из дальних земель, видели в нём своего бога, благосклонного к их надеждам, — воздух Рима не отравил их. Наоборот, они испытывали почтение к ужасному Риму, были безоружны и простодушны. Они не замечали сенаторских интриг, которые поздним утром разворачивались вокруг курии. Своими восторженными глазами они видели власть только в императоре.

Но он уже знал, что внутри пуст, как бронзовые статуи Тиберия. Он ощущал осаду этих шестисот умов, знал, что может рассчитывать на очень немногих, чувствовал, что кое-кто из его смертельных врагов сумел заслать своих людей в сокровенный круг обитателей его дома.

Но когда он однажды в отчаянии заговорил об этом с Каллистом, рассудительный грек спокойно заметил:

— Такое случается всегда. Такова цена славы. — И было непонятно, то ли он говорит это из злобы, то ли для развлечения, то ли тут кроется какая-то давняя месть. — Посмотри на Египет, Август. Клео, наша величайшая царица, для Рима была всего лишь шлюшкой. Наш таинственный Геликон говорит (я-то сам не придаю этому значения), что сокол Гор, и Сфинкс, и змей Урей — это духовные идеи, такие высокие, что слов здесь не хватает. Но греческие философы и римские сенаторы сказали, что Египет поклоняется зверям и что это варварская страна. А почему они так сказали? Потому что Риму было стыдно разорять древнюю культуру этой земли. Теперь мишенью стали мы — ты, Август. Как-то вечером ты поцеловал в шею эту красавицу Нимфидию и в шутку сказал ей: «Подумать только, как легко её сломать...», а они разнесли это как угрозу, якобы ты запугиваешь гостей.