Но пока что смешанная делегация от большинства и оппозиции отправилась разыскивать Клавдия. Однако старик хорошо спрятался, и время уходило с риском, что собрание может ещё передумать. Крайне взволнованный Каллист велел преторианцам обыскать все общественные залы, галереи, комнаты, термы, подвалы императорских дворцов. Солдаты бросились на поиски, понимая, что потеряют, если не найдут Клавдия. И судьбу Римской империи решил один вояка, который, с руганью шаря в подсобном помещении на террасе старого дома Тиберия, увидел торчащую из-под занавески пару башмаков.

Спрятавшийся за занавеской старик подумал, что пришли его убивать, и трясущимися губами стал просить пощады, так что его поимщику пришлось объяснить несчастному, что того ждёт императорская власть. Сбежавшиеся солдаты увели Клавдия, и вскоре преторианцы дружно провозгласили его императором.

Клавдий по совету сообразительного Каллиста решительно купил их любовь, раздав каждому невообразимую сумму в наличных из имперской казны, якобы, по словам Сатурнина, опустошённой Гаем Цезарем. Сенат сдался и послушно избрал Клавдия, поднятого на щитах преторианцев.

— Этим торгашеством и кончилась война, — смиренно сказал один сенатор. — Но уж лучше так, чем силой оружия, — утешал он остальных.

Кто-то более рассудительный заметил:

— Мы всё проиграли.

И действительно, со времён Юлия Цезаря эта война между властью сенаторов и властью императора длилась почти целый век, и путём преступлений, мятежей, репрессий и заговоров Рим превратился из суровой республики в великолепную имперскую монархию. Власть стала наследственной и опиралась на войска, сенат превратился в консультативный орган, в академий, где бесполезно заседали некогда важные патриции.

— Я сдержал обещания, — заявил Каллист тоном, словно выплатил долг.

И действительно, на всё время правления Клавдия он сохранил в целости свои богатства и влияние. Никому не хотелось напоминать о старом союзе в деле убийства Гая Цезаря. Ему даже удалось ускользнуть от упоминания в исторических книгах — историки обходили молчанием его недостойную биографию, поскольку было во всех смыслах постыдно, что римский император обязан своей властью бывшему рабу.

Но власть, которой сурово служили опытные прагматичные исполнители, с предусмотрительным цинизмом решила, что, если оставить в живых убийц императора, это даст худший пример на будущее. А поскольку (несмотря на многочисленные кровавые бойни в римской истории) такого ещё не видывали, чтобы в священных апартаментах Августа и при пособничестве благородного сената перерезали горло беременной женщине и зверски убили тринадцатимесячную девочку, — Кассий Херея, Юлий Луп и прочие, прославлявшиеся накануне как восстановители свободы, на следующий же день по всей суровости римских законов были приговорены за убийство августейшей особы к бичеванию и распятию на кресте.