— Тем лучше для него…

— Но эта… Ирина, ты говоришь? Какова она? Будет ли она предана интересам Византии? — спросил Македонянина Вардас.

— Насколько я знаю ее, она скромна, честна, она воспиталась здесь, и город Константина стал ей родиной. Как все славянки, она несколько упряма, но это только может вести к нашей выгоде.

— Тогда действуй в этом направлении, но прежде всего я хочу видеть обоих вождей варваров, — сказал Фотий. — Я увижу, насколько их сердца приготовлены для принятия света истины.

А те сердца, о которых говорил патриарх, по крайней мере сердце Аскольда, только и жаждали, чтобы поскорее этот свет озарил их…

Они так наволновались за это время, что, не веруя еще на словах, уже веровали в глубине своей души. Они часто бывали в христианских храмах, и всегда богослужение производило на них сильное впечатление. И Аскольду, и Диру всегда казалось, что в облаках фимиама над бескровным жертвенником всегда витает Бог христиан, Бог — перед которым ничто и Один, и Тор, и Перун славянский…

Свидание с патриархом, подготовленное вскоре Василием, застигло их чуть ли не врасплох.

Когда они были введены к Фотию, то патриарх был окружен такой пышностью и великолепием, что простодушные норманны пали пред ним ниц.

— Встаньте, — сказал им Фотий, — поклоняйтесь Единому Богу, я же–недостойный и смиренный служитель Его здесь на земле!… Призвал я вас, чтобы говорить с вами. Слышал я уже от многих теперь, что смягчились сердца ваши, и желаете вы познать истинную веру в Бога живого… Отвечайте, правда ли это?

— Правда, — твердо ответил Аскольд.

— Да, правда… — не так твердо, но все–таки подтвердил его слова Дир.

— Вы радуете меня, и на небесах радость… Проследите, как Небо вело вас к истине: ты, витязь, — обратился патриарх к Аскольду, — потерял свою невесту, ты был в горе, тоске и отчаянии, но Небо в громе, молнии, вихре и буре сперва показало вам свою силу, разметав вас по морским волнам, а потом и оказало тебе милость, приведя тебя к той, которая кажется тебе как бы вставшей из мертвых твоей невестой… Правду ли я говорю вам, отвечайте?

Оба князя ответили утвердительно.

— Я рад этому, — продолжал патриарх, — но если вы познаете истину, то должны забыть все ваше прошлое. Вы должны вновь родиться и стать другими людьми. Вы должны возлюбить ближнего, как самого себя, забыть про битвы, про войны и быть готовыми лучше самим умереть, чем пролить кровь брата вашего…

Голос Фотия звучал необыкновенной торжественностью.

Тон его то был настолько мягок, что проникал прямо в душу, то вдруг становился строгим и даже грозным, заставляя варяжских князей вздрагивать всем своим телом.