Если бы Владимир пошел на приступ, то, очень может быть, силы его и разбились бы о стены Родни. Но он повел осаду, и в результате осажденные, застигнутые за стенами почти что без всяких запасов еды и даже воды, несмотря на близость Роси, очень скоро попали в критическое положение.
Грустный и сильно взволнованный, повернул Зыбата от Родни в свой стан. Зато Стемид, трепещущий от радости, пошел к товарищам, чтобы поделиться с ними подарками их бывшего начальника.
Заботливость Зыбаты была всеми оценена по достоинству.
– Спасибо Зыбатушке, – говорили окружавшие Стемида товарищи, – вот это вождь. Не позабыл в беде своих.
– Христианин он, оттого и не забывает.
– У христиан и враги должны любить друг друга.
– А, может быть, он с умыслом подъезжал–то?
– С каким там умыслом, что за умысел.
– Как, с каким. Может, его новгородский князь подсылал, чтобы нас на измену сманить.
– И ни слова он об измене не говорил, – запротестовал обидчиво Стемид, – жалеть жалел, сердечно так жалел, как братьев родных, а чтобы переманивать, не было этого.
– Не таковский Зыбата, чтобы переманивать. Кабы тогда князь–то наш ни за что, ни про что на него не разгневался, так и он с нами остался бы.
– Вестимо, остался бы. Не волей ушел он и теперь об нас вон как заботиться.
– Доносили те, кто в лагерь высматривать ходили, что у новгородского князя он как гость живет, а против Ярополка никогда не идет.
Все эти разговоры происходили, пока Стемид делил на равные части Зыбатовы подарки.
– А это я Варяжке снесу, – проговорил он, откладывая в сторону одну из частей, – он, Варяжко–то, как и мы, мучается.
– Вольно ему свою долю отдавать.
– Да ведь кому отдает–то? – возразил Стемид. – Князю самому.
– То–то, что князю. Ярополк будто не понимает, откуда ему так всего вдоволь подают, а Варяжко мучается. Принесешь ты, Стемид, так он и теперь все Ярополку отдаст.
– Что ж, это его дело, – ответил тот, – были бы мы покойны, что товарища не обделили, а там он со своей долей пусть, что хочет, то и делает.
Стемид забрал отложенные куски и пошел прочь.