Нюэла – мать! Конечно, я знал, что она мать, – знал с самого рождения Коннора, но никогда не осознавал в полной мере, пока не повел их обоих обедать в тот день.

Она привезла его в школу. В мою старую школу! Этот мальчик, по крайней мере частично, испытает то, что совершил и пережил я сам в школьные годы; он обретет своего Чарли и своего Брокуэлла и будет считать себя прекрасным молодым человеком, принадлежащим к поколению, которое действительно что-то значит, в отличие от поколения родителей. Я был его крестным отцом (и, не исключено, также биологическим отцом), и потому, когда я довез их до школы, согласно традициям и ритуалам я обязан был дать ему напутствие. Я так и сделал, но сердце у меня упало, ибо я понял, что отныне вступил в ту пору жизни, когда сам стал советчиком; а до тех пор я, не формулируя это словами, воспринимал себя как адресата поучений и нежданной удачи.

Мы оставили мальчика в школе, и я повез Нюэлу к себе – в клинику, то есть домой, на обычное чаепитие, но после чая мы оба оказались не расположены идти в постель. В нашей жизни повеяло не то чтобы дыханием осени, но концом лета. Юный Коннор не понял бы ни слова из всего этого, но именно он встал между нами, не разделяя нас.

С тех пор я, полагаю, выполнял свой долг по отношению к мальчику. В шестом классе он любил ужинать у меня в клубе и время от времени ходить со мной на концерт или в театр. Я подумывал сводить его к Дамам, на одно из их воскресений.

Было бы забавно познакомить Коннора и Чарли. Сын Брокки, мой крестный сын. Чарли, безбрачный, не испытал этого огромного шага, в отличие от нас, мирян. Он был «святым отцом», но, смею надеяться, не отцом. Типично для целибатных священников, Чарли держался подчеркнуто моложаво, и его потрясла бы подлинная молодость этого высокого красивого юноши – мужчины во всех аспектах, кроме тех, которых он благодаря удачным обстоятельствам рождения пока не испытал. Чарли потрясло бы осознание, что время идет и что на великанском эскалаторе жизни мы с ним проехали уже добрую половину пути наверх.

Но почему мне так хочется встряхнуть Чарли? Он меня беспокоил, а так как он не был моим пациентом, я имел право на это злиться. Он проповедовал безапелляционным тоном, с жаром, в котором мой медицинский слух улавливал оттенок невменяемости. Он распространялся о святых и святости, никак не учитывая очевидный факт, что это явление сильно изменилось со времен его любимой «Золотой легенды» – может, и по сути тоже, но внешне уж точно. Будь это во власти Чарли, он вернул бы нимбы, и первым, кто удостоился такого знака отличия, стал бы бедный старый Ниниан Хоббс. Отец Хоббс, безусловно, хороший человек, а раньше был еще лучше, но нынче заговаривался и едва ли мог отслужить литургию без подсказок.