Впрочем, было у него место и для личных привязанностей. Помню, как однажды, наставляя меня на путь истинный, он вдруг подошел к двери своего кабинета, отодвинул полочку в деревянной панели над дверью и достал оттуда два тома, роскошно переплетенные в красную кожу с золотым тиснением.

– Поглядите-ка, – подал их мне.

Это были самодельные сборники стихов Гумилева, прекрасного поэта, убитого большевиками близ Петрограда в 1921 году и запрещенного ими же на семьдесят лет. Убили его подло – это было еще одно из звеньев в унижении отечественной культуры. Жене Гумилева, поэту Анне Ахматовой, тоже пришлось несладко.

Мы в «Огоньке» первыми сумели напечатать большое исследование о Гумилеве и начали борьбу за переиздание его произведений. Возможно, зная мою позицию, Лигачев и предъявил свой «самиздат». Гумилев, этакий русский Киплинг, должен был быть близок ему всем пафосом своей мужской поэзии, с ее культом силы, которая в конечном счете всегда права.

Позже, когда Лигачев оказался не у дел и братья-либералы грызли его со всех сторон, у меня никогда не возникало желания судить его. Всю свою карьеру он не был так прост и оказывался необходим всем сразу. Чиновникам – как надежда, Горбачеву – как громоотвод. Он был одной из опорных колонн системы, власть воспитала его старательнее других. В нем было больше веры, и мир его был разукрашен узорчиками из догм. Для участия в заговорах Лигачев был слишком порядочен, простоват и самоуверен. Этакий красный мамонт, забредший к людям из вырубленной тайги.

Помню, как в газете «Советская Россия» вышла догматическая статья – манифест некоей Нины Андреевой из Ленинграда, призывавшей вернуться к сталинским нормам. Статью готовили загодя и в отсутствие Горбачева опубликовали в примитивнейшей из партийных газет. Лигачев праздновал эту статью с энтузиазмом, недостойным умного человека. Лигачев собрал у себя торжественное заседание главных редакторов, где объявил, что именно такие статьи нужны партии. Меня он на совещание не пригласил: отношения уже выяснились. Егор Лигачев не был создан для демократии: у него были только «наши» и «ваши» – черное и белое, хорошие и плохие.

Вначале он был внимателен к «Огоньку». Затем, видя, как журнал меняется, вначале охладел к нему, а затем и вовсе перестал замечать. Он уважал и любил только единомышленников, потому что его интересовали одни они. Вдруг пошла полоса награждений деятелей культуры откровенно примитивного, квасного разлива, и они подчеркнуто кланялись Лигачеву, принимая награды. Один из более одаренных писателей этого круга, сибиряк Валентин Распутин, даже выступил в союзном парламенте, сказав, что люди, целящиеся в Егора Лигачева, замахиваются на Россию.