Что же! Не уклоняя груди перед копьем Судьбы, будем, однако, верить в чудо\ Чудо! чудо! сколько раз мы молились ему коснеющими губами. Чудо! последнее прибежище всех погибающих! последний якорь всякого отчаянья! последняя звезда в последней ночи! Чудо! свершись. Сделай ров львиный – райским садом! преврати челюсти диких зверей в яркие розы! умягчи острия наших смертных лож в тихий пух! Как Юлиан перед смертью, я верю чуду!

Приезжай, Нина. Зову Тебя и не Тебя. Зову я и не я. Приезжай. Жду Тебя. Будь со мной. Приди ко мне, – скоро!

И, как последняя молитва:

Да будет все это письмо безумием, ошибкой, заблуждением! Да свершится не то, что я думаю! Да окажусь я ложным пророком! Да явит мне Бог милосердие свое, – ибо не о чем больше мне просить его.

Пойми тоску этих строк, Нина. Приезжай непременно. Умоляю, заклинаю Тебя: приезжай! Это соломинка надежды. Но вне нее нет уже никакой надежды…

Если Ты не известишь о ином телеграммой (письма не буду принимать в расчет, потому что со дня написания письма все можно передумать), я поступлю так:

Во вторник (прости, не удается раньше) переведу Тебе телеграфом 400 francs.

В конце недели возьму для Тебя комнату в Руси.

В воскресенье буду ждать Твоей русской телеграммы. Ты пошлешь ее из Варшавы, сообщая мне, с каким поездом едешь (скорым, или курьерским, или иным).

В понедельник я встречу Тебя на вокзале.

Согласна ли Ты на все это?

В одном из писем я просил Тебя известить меня о своем окончательном решении ехать телеграммой «Je pars» (я выезжаю (фр). – И. Т.). Если сделаешь так, будет хорошо и все мне яснее. Но если и не пришлешь такой телеграммы, я все равно буду считать, что Ты едешь, и поступать согласно со всем, что здесь написано. Только в том случае, если Ты пришлешь мне категорическую телеграмму, что не едешь, что остаешься в Париже, я все эти приготовления брошу.