Записка начальника отделения по охранению порядка и общественной безопасности в г. Варшаве
№2563.
г. Варшава.
Совершенно секретно.
Сегодня в 7 часов вечера к рядовому 5-й роты Лейб-Гвардии Литовского полка Семену Владимировичу Попову подошел на улице неизвестный человек, предложил ему папиросу и в разговоре, между прочим, передал прокламацию на русском языке издания Варшавской группы Военно-Революционной организации Р.С.Д.Р.П., прося прочесть и передать для прочтения товарищам. Затем неизвестный предложил Попову зайти выпить пива. Попов изъявил согласие, но сказал, что ему необходимо раньше зайти к командиру роты и передать артельные книги, которые он нес; неизвестный обещал его подождать. Попов, зайдя к командиру роты, доложил о случившемся и по приказанию последнего задержал давшего ему прокламацию, который по доставлении в 9 участок оказался Войцехом Серочинским, 25 лет, по профессии столяр, причем указал свой адрес: дом №58 по Мокотовской улице, по справке же оказалось, что проживает он в доме №58 по Пенкной.
По обыску на квартире у Серочинского обнаружено несколько прокламаций польской социал-демократической партии, возглавляемой в Варшаве Ф. Дзержинским.
Докладывая об изложенном Вашему Превосходительству, имею честь присовокупить, что Серочинский заключен под стражу при полицейском аресте и вся переписка по сему делу препровождена Начальнику Варшавского Губернского Жандармского Управления.
Подполковник Глазов.
Резолюция начальника особого отдела Департамента полиции:
«Провести самое тщательное расследование. Хорошо, что русский заподозрил поляка, а что, если бы к Попову подошел какой-нибудь Иванов?!»
Резолюция директора Департамента полиции Лопухина:
«Кто пишет прокламации для солдат! Есть ли у поляков связи с РСДРП, и если — да, каковы каналы?»
Товарищ министра внутренних дел Трепов:
«Армия всегда была, есть и будет опорой Трона. Попову объявить благодарность, выдав пять рублей серебром».
Директор департамента, прочитав резолюцию Трепова, пожал плечами, хотел было вызвать секретаря, бросить листочки в папку — пусть заложат в пыль архива, но что-то удержало Лопухина. Удивившись внезапно вспыхнувшему в нем раздражению, Лопухин не сразу понял, что же было в подоплеке этого в чем-то даже брезгливого чувства. Потом устало сказал себе: «Горько подчиняться фанфарону. Если б хоть к советам прислушивался, а то ведь закусил удила, в свое призвание верит, а сам — бездарь».
Закурил, вытянул ноги под столом, почувствовал холод. «Где-то дует, — подумал Лопухин, — видно, дверь в приемную отворили, а там с лестницы даже в июле могилой тянет... Однако же фанфарон — не фанфарон, а в пирамиде занимает то место, которое должно гарантировать правопорядок империи. Кто бы ни был, пусть даже щедринский глуповец, все равно коли забрался в эдакое-то кресло — будет сидеть, а остальные — ему кланяться, причем чем дальше от него находятся — тем истовее станут кланяться: издали дурь не видна, одни эполеты. Первым склоню голову я; коли в полиции не