Великое зеро… Не верю, аз есмь недостойный, что буду лететь светлым туннелем под завыванье ангелов навстречу апостолу Петру, амбалу с лучезарным лицом, недоброй улыбкой и монтировкой в волосатой руке…
Вот говорят, что смерть все спишет… Нет, остается память, да и никто не знает, что там, за чертой, – меланхолично размышлял я, запивая баранину красным вином. – Да и смерть у всех разная. Моя смерть – торговка Бела из продмага на Цюрупе, женщина невероятных телесных достоинств, но несчастная в личной жизни. За воровство и хамство ее из винного отдела упекли в «Соки-воды» где она внаглую разливала «Кубанскую», рупь стакан (166 граммов), имея, таким образом, полтинник с бутылки – в будний день верный тридцатник, а по выходным – вдвое. Но очень комфортно: во-первых, я люблю именно «Кубанскую» – она почему-то отдает виноградною кожицей, а, во-вторых, запиваешь крепко посоленным томатным соком – дешево и сердито…
Я думал о происхожденьи века связующих тягот. О том, что напутал, сильно напутал поэт и с гением, и с льготами, и особенно с гнетом – его и при гении было в избытке.
И я понимал: ничего нельзя поправить.
Все так гибельно накренилось, все грозит бедой, и ничего нельзя изменить, и спасенья нет. Все так мучительно переплелось, затянулось в такие узлы, особенно женщины – сеть прельщения человеков.
И распутать ничего нельзя.
И о России я думал: в оцепенении замерла она над бездной, и о том, вместе мы с ней рухнем или я успею уйти из жизни раньше.
Эта ночь давала надежду, что буду первым.
В зале было прохладно, и я пожалел, что не надел свитера, который на день рождения подарила мама: толстый, мохнатый, болотных цветов.
Но колыхнулась перед глазами ледяная вода, и я вспомнил, что проснулся на мглистом рассвете без свитера.
И бутылки водки во внутреннем кармане не было…
Может, я еще где-то погостил, раздевался, пил ту самую водку?
И вдруг из свинцовых волн выплыло слово «портфель».
Там было девять рукописных текстов, копий не существовало…
Раскаленное отчаяние заточкой вошло в сердце.
Там было начало повести «Опыт напрасной любви», написанный в совершенно новой манере. В нем было…, да что там говорить, я всерьез относился к своей работе, я да еще Татьяна Михайловна…
Не знаю, как я не потерял сознание.
Я стал утешать себя тем, что портфель, наверняка, я оставил у Апта…