– Если бы не жалобы самарян, то с сокровищницей Храма как-нибудь и замяли бы. А теперь…
Немного помолчали. Пилат усмехнулся.
– Да, я считаю, что строительство акведука для города куда полезнее, чем перстни Каиафы и содержание своры доносчиков Анны. Все знают на что живут и кормятся все эти… Итак, убить Невиновного моими руками – это не кощунство, а отобрать кормушку у первосвященников – кощунство.
Леандр внимательно слушал.
– Как это они ловко всё завернули! Они провели меня, как ребенка, подставив под двойной удар: с одной стороны, довольство или недовольство населения провинции – это заслуга или соответственно вина прокуратора, с другой стороны, этот нелепый донос как возможность поссорить меня с кесарем и правителем. Понимаешь, Леандр, я струсил, этого я тебе никогда не говорил.
– Ты строг к себе, прокуратор, – улыбнулся Леандр. – Чтобы Всадник – и струсил! Я думаю, они долго всё готовили, а ты, встретившись с такой подготовкой, растерялся и проявил нерешительность. Да я не знаю, как бы я поступил на твоем месте.
Губы Пилата дрогнули, и он покачал головой.
– Благодарю тебя, друг, за эти слова. Но я знаю, я струсил. Я чувствовал, как металлические пальцы моего страха сжимают мое горло, я чувствовал на своей шее холод этих пальцев. Я этого никогда не забуду.
– Ты сделал всё, чтобы спасти Его. Это… Тут я как врач теряюсь: через шесть часов умереть на кресте! – Леандр развел руки.
– А в результате – не спас. Не надо было соглашаться на эту казнь.
– И что бы было, прокуратор? – спросил Леандр. – Он же сказал тебе, что ты не имел бы никакой власти над Ним, если бы это не было так неизбежно, поэтому более греха на том, кто предал Его тебе. Они тебя использовали как оружие. Разве виноват меч, что им кого-нибудь зарубили. Виноват тот, кто держал в руках этот меч и направлял его.
– Только меч после убийства весь в крови убитого, а свои одежды они постирали, – невесело усмехнулся Пилат. – И теперь я пытаюсь смыть эту кровь кровью иудеев… Я омыл руки, сказал, что на мне нет крови Этого Невиновного!.. Но я же не безгласное оружие, я человек в конце концов, и я струсил, позволив им использовать меня как меч. Я доказал бы, что я человек, если бы не вынес этот приговор. Я, подчиняясь долгу прокуратора, долго шел на уступки иудеям, иногда вопреки собственному чувству, а тут я не хотел уступить. Если бы не этот донос… и еще кое-что… я не уступил бы.
– Произошло