«Что она, дура или плутовка?» — подумал Штольц.
— Но он должен вам? — спросил он.
Она поглядела на него тупо, потом вдруг лицо у ней осмыслилось, даже выразило тревогу. Она вспомнила о заложенном жемчуге, о серебре, о салопе и вообразила, что Штольц намекает на этот долг; только никак не могла понять, как узнали об этом, она ни слова не проронила не только Обломову об этой тайне, даже Анисье, которой отдавала отчет в каждой копейке.
— Сколько он вам должен? — с беспокойством спрашивал Штольц.
— Ничего не должны! Ни копеечки!
«Скрывает передо мной, стыдится, жадная тварь, ростовщица! — думал он. — Но я доберусь».
— А десять тысяч? — сказал он.
— Какие десять тысяч? — в тревожном удивлении спросила она.
— Илья Ильич вам должен десять тысяч по заемному письму — да или нет? — спросил он.
— Они ничего не должны. Были должны постом мяснику двенадцать с полтиной, так еще на третьей неделе отдали; за сливки молочнице тоже заплатили — они ничего не должны.
— Разве документа у вас на него нет?
Она тупо поглядела на него.
— Вы бы с братцем поговорили, — отвечала она, — они живут через улицу, в доме Замыкалова, вот здесь; еще погреб в доме есть.
— Нет, позвольте переговорить с вами, — решительно сказал он. — Илья Ильич считает себя должным вам, а не братцу…
— Они мне не должны, — отвечала она, — а что я закладывала серебро,
Он смотрел на нее, слушал и вникал в смысл ее слов. Он один, кажется, был близок к разгадке тайны Агафьи Матвеевны, и взгляд пренебрежения, почти презрения, который он кидал на нее, говоря с ней, невольно сменился взглядом любопытства, даже участия.
В закладе жемчуга, серебра он вполовину, смутно прочел тайну жертв и только не мог решить, приносились ли они чистою преданностью или в надежде каких-нибудь будущих благ.
Он не знал, печалиться ли ему или радоваться за Илью. Открылось явно, что он не должен ей, что этот долг есть какая-то мошенническая проделка ее братца, но зато открывалось многое другое… Что значат эти заклады серебра, жемчугу?
— Так вы не имеете претензий на Илье Ильиче? — спросил он.