На другой день Агафья Матвеевна дала Штольцу свидетельство, что она никакой денежной претензии на Обломова не имеет. С этим свидетельством Штольц внезапно явился перед братцем.
Это было истинным громовым ударом для Ивана Матвеевича. Он вынул документ и показал трепещущим средним пальцем правой руки, ногтем вниз, на подпись Обломова и на засвидетельствование маклера.
— Закон-с, — сказал он, — мое дело сторона; я только соблюдая интересы сестры, а какие деньги брали Илья Ильич, мне неизвестно.
— Этим не кончится ваше дело, — погрозил ему, уезжая, Штольц.
— Законное дело-с, а я в стороне! — оправдывался Иван Матвеевич, пряча руки в рукава.
На другой день, только что он пришел в присутствие, явился курьер от генерала, который немедленно требовал его к себе.
— К генералу! — с ужасом повторило все присутствие. — Зачем? Что такое? Не требует ли дела какого-нибудь? Какое именно? Скорей, скорей! Подшивать дела, делать описи! Что такое?
Вечером Иван Матвеевич пришел в заведение сам не свой. Тарантьев уж давно ждал его там.
— Что, кум? — спросил он с нетерпением.
— Что! — монотонно произнес Иван Матвеевич. — А как ты думаешь, что!
— Обругали, что ли?
— Обругали! — передразнил его Иван Матвеевич. — Лучше бы прибили! А ты хорош! — упрекал он. — Не сказал, что это за немец такой!
— Ведь я говорил тебе, что продувной!
— Это что: продувной! Видали мы продувных! Зачем ты не сказал, что он в силе? Они с генералом друг другу
— Да ведь законное дело! — возразил Тарантьев.
— Законное дело! — опять передразнил его Мухояров. — Поди-ко скажи там: язык прильпне к гортани. Ты знаешь, что генерал спросил меня?
— Что? — с любопытством спросил Тарантьев.
— «Правда ли, что вы, с каким-то негодяем, напоили помещика Обломова пьяным и заставили подписать заемное письмо на имя вашей сестры?»
— Так и сказал: «с негодяем»? — спросил Тарантьев.