Глаза Максин наполнились слезами.

– Марко, – прошептала она.

– Да, и Марко. Разве можно было такое сотворить над собой, помня о нем? Или об Альдо, о других, которые так храбро воевали с врагом. Нет, конечно, мы должны чтить память тех, кто погиб ради того, чтобы мы жили… чтобы я продолжала жить, а не уходила из жизни.

– Может быть, ты и ради себя тоже и своей жизни решила не делать этого?

– Да. – София медленно кивнула. – И ради себя тоже, но это уже потом, в конце. Словом, я выбрала жизнь. Но что тут говорить… я действительно чувствовала почти непреодолимое желание прыгнуть вниз, уйти в небытие, оставить этот мир навсегда.

Последовало долгое молчание. Максин сидела и вытирала слезы.

– Спасибо тебе, София, за… за то, что рассказала мне все, – наконец проговорила она и поднялась на ноги. – А теперь, может, прогуляемся немного?

Они побродили по деревне, а потом постояли, любуясь видом на Валь-д’Орча в сиянии солнечных лучей после дождя. С деревьев капало, листья сверкали тысячами бриллиантов. Лето подходило к концу, солнце пекло уже не так сильно. Виноградники ломились от благоухающих виноградных кистей. И обе подруги понимали, что в некотором смысле это завершение определенного периода жизни.

– Одно я знаю совершенно точно, – сказала Максин, глядя на далекие мерцающие холмы. – Я ни за что не прощу этому Кауфману то, что он так подло тебя обманул. Каких только ужасов мы с тобой не повидали, но этот его поступок по жестокости не имеет равных. Слава богу, у тебя было время все это обдумать.

– Да, я не перестаю благодарить Бога за это. Но ты же понимаешь, я убила человека, и за это надо платить.

– В каком смысле?

– Сама еще не знаю. В душе это чувствую, но словами сказать пока не могу.

– А Лоренцо что об этом думает?

– Я ему еще не сказала. Пока не могу решиться. Может, чуть позже… А пока, я думаю, нам обоим хочется поскорее все забыть. Он про свой арест и тюрьму тоже молчит, но на теле есть отметины, которых раньше у него не было.

– О-о, София…

София слегка покачала головой:

– Понимаешь, мне кажется, не нужно было убивать Кауфмана. Я могла бы просто отдать ему картину, и все.

– Но он тогда мог застрелить тебя.

– Да что теперь говорить. Что сделано, то сделано. Я и подумать не могла, что на такое способна.

Несколько секунд длилось молчание, потом София снова заговорила: