– Нет. Но Джованни как-то видел его.

– Когда?

– Давно. Здесь, в Мюнхене. Энцо работал в какой-то мастерской, чинил «веспы».

– Ты не хочешь с ним встретиться?

Винченцо покачал головой. Глаза стали холодными.

– Как думаешь, он еще здесь или вернулся в Италию?

Винченцо пожал плечами.

– Сейчас многие твердят о возвращении, вот и Джованни. Когда в девяносто втором в Ростоке горело общежитие для иностранцев, все поняли: это уже не наша страна. Но Розария тут все-таки прижилась, их дети лучше говорят по-немецки, чем по-итальянски. У них немецкие друзья, и они фанаты «Баварии». Даже сны видят по-немецки. Их родина здесь.

– А твоя?

Винченцо грустно рассмеялся.

– Родина? В итальянском языке нет такого слова, ты в курсе? А в немецком у этого слова нет множественного числа.

Он усмехнулся и отошел к автомату за новой порцией кофе.

– Я до сих пор влюбляюсь в немецких женщин… туристок, коллег… Быть может, в каждой из них я вижу Таню.

– А дети? Они знают о немецком дедушке?

– Нет. Но они поклонники Шумахера, Феттеля, Швайнштайгера, Озиля…

У меня зазвонил мобильник. Я и забыла о том, что мама знает, где я и с кем.

– Мы ждем, – коротко объяснила я. – Он на операции.

Она молчала. Я слышала, как в трубке гудит ветер.

– Я здесь, внизу.