– А если я не беру с них платы? Мне не нужны деньги.
– Не важно. Это относится к перечисленным видам деятельности.
– И не могу для собственного удовольствия написать сонату?
– Вы когда-нибудь раньше хоть раз продавали свои музыкальные сочинения?
– Да.
– Тогда нет.
– А как же кто-то об этом узнает?
– Могут и не узнать, но если узнают…
– Как? У них, то есть у вас, что, есть собственные детективы?
Арман секунду помедлил. Он чуточку подвинулся в кресле и наклонился к Жюлю. А потом посмотрел ему прямо в глаза:
– У них целая армия детективов, для которых стимул – проценты с каждого аннулированного полиса.
– И сколько же процентов они получают?
– Десять. Вот так. Десять процентов от всего, что вы выплатили, если мошенничество обнаружится до того, как будет выплачена страховка. Если же страховка выплачена и компания может выцарапать деньги назад, поощрение – тоже десять процентов, что в вашем случае может составить миллион евро. И если, после того как полис вступит в силу, возникнет хоть намек на нарушение условий, вы станете очень популярны, уверяю вас.
– То есть мне нельзя будет даже маленькую песенку сочинить?
– Песенка, симфония, соната, ария – для них это все одно и то же.
* * *
Спустя полтора часа, заполнив все бланки, получив надлежащие подписи и чек на первую четверть первого взноса, которая будет получена после успешно пройденного медосмотра, Арман вышел на улицу и повернул налево, навстречу золотому закату, расплескавшемуся на бирюзовом небе. Его румяное лицо сияло оранжевым светом, а глаза сверкали, как аквамарины.
Он тяжело дышал и крепко прижимал к груди портфель. Наверное, это был сон? Нет – не сон. Теперь он чувствовал, что легко мог бы продавать вот такие полисы, может даже по нескольку раз в месяц. Если Жюль пройдет медосмотр, а он его пройдет, то Арман Марто станет ведущим агентом. Эдгар Обан станет его распекать наутро, а он возьмет и скажет, будто между прочим: «Вчера я продал полис на десять миллионов евро человеку, которому в июне исполнится семьдесят пять лет. Вот все подписи. Вот чек». А потом будет наблюдать, как Эдгар Обан грохнется в обморок или воспарит к потолку.
Арно шел по улицам Сен-Жермен-ан-Ле, вдыхая воздух, такой душистый, несмотря на восемнадцатый день февраля, он шел, озаренный волшебным ярким светом, и думал: неужели это как быть худым? Быть красивым? Быть богатым? Быть обожаемым?