В какой-то ужасный момент Элис подумала, что в этой жаре, в этой темноте, пронзаемой животными криками, когда все они, брошенные на произвол судьбы, оказались загнанными в угол, она, не выдержав, упадет в обморок. Элис пугали неведомые глубины боли Марджери. Невозможно было спокойно глядеть на то, как сильная, решительная женщина буквально на глазах превращается в воющее животное. Иногда женщины умирают в родах, ведь так? Значит, это грозит и Марджери, если посмотреть, как она мучается? И вот, когда комната уже начала плыть перед глазами, Элис, увидев яростное выражение лица Софии, увидев сморщенное лицо Марджери, ее глаза, полные слез отчаяния, – Я не могу! – стиснула зубы и наклонилась вперед, прижавшись лбом ко лбу Марджери:

– Да, Мардж, ты сможешь! Ты уже совсем близко. Слушайся Софию. Ты это сделаешь.

Внезапно вопли Марджери достигли невиданной высоты – звук, подобный концу мира со всеми его страданиями, слитыми воедино, тонкий, надрывный, нестерпимый, – после чего послышался какой-то шум, словно рыба плюхнулась на прилавок. И вот София уже держит в руках мокрое, багровое существо, ее лицо сияет от счастья, передник красный от крови, а руки младенца слепо тянутся вверх, хватая воздух в попытке зацепиться за что-то.

– Она уже здесь!

Марджери повернула голову, мокрые пряди волос прилипли к щекам – женщина, выигравшая страшное одиночное сражение, – и на ее лице появилось выражение, которого Элис доселе не видела, а голос стал плачущим, словно у коровы в коровнике, тычущейся носом в новорожденного теленка: Ой, деточка, ой, моя деточка! И когда крошечная девочка издала энергичный, пронзительный крик, мир внезапно перевернулся, и женщины стали смеяться, и плакать, и обниматься, а мужчины в соседних камерах, о присутствии которых Элис успела забыть, прочувственно закричали: «Спасибо Тебе, Господи! Слава Иисусу!» И в этой темноте и грязи, посреди всей этой крови, когда София обтерла младенца и завернула в чистую хлопковую простыню, после чего протянула его трепещущей Марджери, Элис наконец села, вытерла глаза потными окровавленными руками и подумала, что за всю свою жизнь еще ни разу не была в столь потрясающем месте.

* * *

Такого красивого ребенка, сказал Свен, когда они пили за его здоровье в библиотеке, он еще в жизни не видел. Ее глаза самые темные в мире, ее волосы самые густые, ее крошечный носик и идеальные конечности несравненны. Впрочем, никто, собственно, и не собирался спорить со Свеном. Фред принес банку самогона и ящик пива. Библиотекарши обмыли пяточки новорожденной и поблагодарили Господа за Его милость, стараясь радоваться счастливому разрешению от бремени и не заглядывать в будущее. А тем временем Марджери, забыв о собственном незавидном положении, баюкала младенца с неистовой радостью молодой матери, гордившейся идеальным личиком дочки и ее крошечными розовыми ноготками, и даже помощник шерифа Даллес и остальные заключенные восхищались ребенком и поздравляли Марджери.