Он сделал глоток. Виски обжег внутренности. Он закрыл лицо руками, надеясь, что скоро почувствует себя лучше. Каждая минута, проведенная на улице, становилась минутой, приближавшей конец свадьбы его сестры. Он глубоко вздохнул. Сегодняшняя ночь угрожала всей проделанной им работе: сколько раз он твердил себе, что не верит и, следовательно, ему здесь не место. Что его принадлежность к этой семье зависела от веры. Если бы только он мог сказать отцу: «Послушай, я все это сохранил. Вера со мной. Я держусь за нее. Я открываю рот, чтобы осудить кого‐то, но тут же закрываю, подумав о том, как пророк, несмотря на просьбы матери, не стал приказывать маленькой девочке есть поменьше инжира, потому что у него тоже была такая привычка. Мое сердце сжимается при мысли о двенадцати братьях, ведущих младшего ко рву, отбирающих у него цветное одеяние – дар отца. Я снова и снова думаю о ребенке, который взобрался на спину деда, когда тот преклонил колени в молитве, безразличный ко всем, кто ждал от него примера для подражания».

3

3

ВАЗЫ С ОРХИДЕЯМИ СТОЯЛИ РЯДАМИ на одном столе, пока официанты деловито собирали посуду с остальных.

Оставшиеся семьи ждали, пока их сфотографируют, близкие друзья ждали обряда руксати. Лейла сидела за дальним столом и наблюдала, как плывет перед глазами зал – то ли от усталости, то ли от слез: мерцающие, будто подмигивающие лампочки люстры становились геометрической формы.

– Мама? – спросила Худа, мгновенно вернув четкость изображению.

Она села рядом с Лейлой и пригнулась, чтобы посмотреть в лицо матери.

– Ма, – повторила она уже более мягко.

– Что я наделала?..

Худа вздохнула. Худа, дочь, на которую она всегда рассчитывала, привыкшая откровенно высказывать свое мнение и всегда быть объективной, никогда не утешала и никогда не критиковала мать.

– С ним все в порядке?

– Амар всегда будет Амаром, ма. Мы ничего не можем для него сделать.

Она пыталась, так ведь? Делала все возможное. Ее намерения были добрыми, разве не так? Но сейчас это вряд ли послужит утешением. Намерения блекли рядом с поступками. Поступки обретали собственную инерцию. Амар не вернулся в зал после своего эмоционального взрыва. Она недооценила его чувства к Амире Али – и тогда, и сейчас. Слишком сильно верила, что время лечит.

Когда Амар был маленьким, она, уложив его в постель, долго бодрствовала. Втайне читала книги, в которых искала ответа, как его воспитывать. Она сидела на встречах с учителями, униженная тем, что они говорили так медленно. Очевидно, они предполагали, что Лейла не понимает язык. Она пыталась стать той матерью, которая ему нужна, – готовилась, училась, расширяла кругозор, и все это привело к тому, что под конец она так подвела его. Она вспомнила, как Рафик спросил, любит ли Амира их сына, словно считал, что ее любовь может изменить судьбу Амара. Лейла не верила ни в любовь девушки, ни в способность сына завоевать уважение семьи Амиры. Она ничего не смогла ответить, когда сегодня Амар обвинил ее. Не могла сделать ничего, кроме как сидеть и терзать себя вопросом, как же так получилось, что ее неверие в возможности сына так безвозвратно уничтожило эти возможности. Да, теперь она заслужила любой исход. Она больше не могла сказать: Бог испытывает ее веру. Ее собственные поступки в прошлом теперь преследовали ее.