– Помнишь историю имама Хусейна, который ребенком взобрался на спину пророка во время молитвы? – спросил Амар.

– Конечно.

– Как думаешь, почему нам это рассказали?

Отец поднял глаза и тут же опустил.

– Для того, чтобы показать, как сильно он любил своего внука, – пояснил он.

Амар пожал плечами:

– Но что, если эта история должна была показать нам больше? Что, если нам следовало бы взглянуть на нее пристальнее?

Молчание.

– Не знаю, Амар. Я никогда не мыслил так, как ты.

– Я думаю о многих вещах.

Это прозвучало как вопрос, хотя было утверждением.

– Я это знаю.

– Этого достаточно?

– Молюсь, чтобы так и было.

Папа сложил лежавшие на коленях руки и снова разнял.

– Я только хотел, чтобы ты знал: я это помню.

Отец кивнул. Кажется, Амар плакал? Именно поэтому его плечи тряслись? Именно поэтому рука папы гладила его по спине, а сам он притягивал его все ближе? И Амар знал этот запах. Они ехали по длинной дороге, вдоль которой было высажено множество деревьев, было так волнительно – сидеть близко к широкому окну, когда папа перегибался через него, чтобы покрутить ручку. Стекло ползло вниз, ветер бил его по лицу, и он чувствовал этот запах. Теперь отец что‐то ему говорил, и Амар сосредоточился на его словах, пока не разобрал: все хорошо, все хорошо, все хорошо. Он повторял это как молитву.

Как давно он мечтал об этом, не сознавая, что именно этого он и хочет? Все хорошо, сказал отец. Его тяжелая рука двигается по спине Амара, вверх и вниз, и тот понял, что плачет. Он кивнул, упершись лбом в руку папы, и попытался закрыть глаза, но мир стал вращаться еще сильнее. Потом он вспомнил о свадьбе, о свадьбе Хадии, и что приехал он именно поэтому. «Нужно вернуться», – подумал он. Но, должно быть, сказал это вслух, потому что отец покачал головой.

– Это мне нужно вернуться, но тебе не стоит, Амар, – ответил он.

Он напился в хлам. И это будет очевидно каждому, кто на него взглянет. Он кивнул.