– Джози, она безумно любит тебя, – возразил Патрик.
У Джози в горле словно бы застряла та правда, высказать которую оказалось еще тяжелее, чем проглотить.
– Не так, как вас. Она счастлива. Она счастлива, а значит… и я должна быть счастлива за нее…
– Но ты здесь, – сказал Патрик. – Одна.
Джози кивнула, из глаз хлынули слезы. Смущенно отвернувшись, она почувствовала, как Патрик молча обнял ее. В этот момент он даже понравился ей. Сейчас любое слово, в том числе и доброе, только помешало бы, а он ничего не сказал. Просто дал выплакаться. Боль утихла, и Джози, на секунду задержав голову у Патрика на плече, спросила себя, что это – конец бури или только временное затишье.
– Я гадина, – прошептала она, – я ей завидую.
– Думаю, она поймет.
Джози отстранилась и вытерла глаза:
– Вы скажете маме, что я сюда хожу?
– Нет.
Джози удивленно подняла глаза. Она ожидала, что Патрик примет мамину сторону.
– Но ты все-таки ошибаешься, – заметил он.
– В чем?
– На самом деле ты не одна.
Джози обернулась: могилы Мэтта отсюда не было видно. Но этот земляной холмик постоянно стоял у нее перед глазами. Как и весь Тот День.
– Привидения не считаются.
– Зато матери считаются, – улыбнулся Патрик.
Больше всего на свете Льюис ненавидел лязг, который издают, закрываясь, металлические двери. Через каких-то полчаса он должен был выйти из тюрьмы, но это значения не имело. Сейчас важным казалось лишь то, что заключенные выйти отсюда не смогут. И что один из этих заключенных – тот самый мальчик, которого он, Льюис, учил кататься на велосипеде без дополнительных колес. Мальчик, который в начальной школе смастерил ему в подарок пресс-папье, до сих пор лежащее у него в кабинете. Мальчик, который на его глазах сделал первый вдох.
Льюис знал, что это свидание будет тяжелым. Не случайно уже много недель подряд он обещал себе непременно навестить сына, и каждый раз вырисовывалось какое-нибудь неотложное дело. Но когда надзиратель открыл дверь и ввел Питера, Льюис понял: оказывается, он недооценивал то потрясение, которое придется испытать.