Рана Рибейры была неопасна; опасно было только его раздражение, от которого он получил горячку. Надо было назначить исправляющего должность, и собрание единодушно выбрало Аллиагу.

Аллиага согласился. Он созвал депутатов городских сословий в залу совета. Они пришли, и новый Великий инквизитор принял их очень ласково и объявил, что инквизиция признает права народа и на другой день утром позволяется им поставить на большой площади две виселицы, а под ними разложить костры.

Аллиага поместил Аиху с Иесидом в удобной келье; они вспоминали об отце. Аиха рассказывала о преступлении, которое совершил Бальсейро.

– Отец мой, ты будешь отмщен! – прошептал Аллиага, обратив глаза к небу. Он уверил их, что они будут свободны; Аиха очень изменилась от страданий.

Аллиага после свидания с Педральви и Фернандо воротился в палаты инквизиции.

Акальпухо стоял в саду и дожидался прихода графини д’Альтамиры. Ровно в девять часов она явилась.

Акальпухо проводил ее в кабинет Рибейры, где сидел Аллиага.

Графиня вскрикнула от ужаса и остолбенела. Она узнала аббата Аллиагу.

– Извините, аббат, – сказала она с замешательством, – я пришла переговорить с Великим инквизитором.

– Вы перед ним! Я в эту минуту занимаю его место, вы можете сказать мне все, что необходимо знать Великому инквизитору.

– Мне нечего объяснять Пикильо Аллиаге! – отвечала она с презрением.

– Ну, так он имеет кое-что сказать вам, – сказал он с важностью и указал повелительно на скамью.

Тут графиня только заметила, что это была скамья, на которую обыкновенно садились подсудимые.

Графиня затрепетала и села в изнеможении. Аллиага, не обращая внимания, продолжал говорить:

– Я, Великий инквизитор, аббат Луи Аллиага, обвиняю вас, графиня Элеонора д’Альтамира, в покушении отравить герцогиню Аиху Сантарем, в чем вы сознались мне. И, покушаясь на жизнь этой девушки, вы предали смерти вашу королеву Маргариту Австрийскую, как доказывает письмо, подписанное Жеромом и Эскобаром. Также я обвиняю вас в том, что вы подкупили бандита Бальсейро и товарища его Барбастро поджечь Благовещенский монастырь.

Графиня молчала, она была бледна.

– Защищайтесь, графиня! – продолжал он.

– Пощадите меня! – вскричала она, упав на колени.

– Я не имею права щадить, я могу только судить. Именем инквизиции, я осуждаю вас на смертную казнь как отравительницу, поджигательницу и цареубийцу!

Графиня вскрикнула и лишилась чувств. Аллиага отвернулся. В душе его пробудилась жалость, но он собрался с силами, положил руку на грудь и сказал: