Проще говоря, Мадлен никогда не видела его в таком состоянии.

Ее муж не извинился за то, что ворвался к ней в комнату глубокой ночью, а сел на край кровати и завел разговор.

Он ограничился тем, что можно было рассказать, не рискуя начисто испортить мнение о себе. Но даже этот минимум был для него весьма неприятен. Слишком маленькие гробы, неопытные, жадные работники, сплошь иностранцы, которые даже по-французски не говорят… А какая трудная задача! Ты даже представить себе не можешь! Но надо признаться: боши во французских могилах, гробы, заполненные землей, темные делишки на кладбищах, были отчеты по этому поводу, он хотел как лучше, предложил немного денег одному чиновнику, конечно, вышла оплошность, но в конце концов…

Мадлен кивала, внимательно слушая. По ее мнению, не мог он быть виноват во всем.

— Но, Анри, в конце-то концов, почему только ты должен отвечать за все это? Все не так очевидно…

Анри был очень удивлен, во-первых, самим собой, тем, что сумел рассказать обо всем, признаться в своих оплошностях, затем Мадлен, которая слушала его с таким вниманием и хоть и не защищала, но понимала. И наконец, удивила его их супружеская пара, так как впервые с тех пор, как они познакомились, оба вели себя друг с другом как взрослые люди. Они говорили без возмущения, бесстрастно, как если бы обменивались мнениями о ремонтных работах в доме, планировали какую-нибудь поездку или домашние дела, — в сущности, они впервые понимали друг друга.

Анри по-иному посмотрел на жену. Что поражало, так это, конечно же, ее грудь необъятных размеров. На ней была легкая ночная рубашка, видны были темные, крупные, увеличившиеся ареолы грудей и округлые плечи… Анри умолк на мгновение, чтобы рассмотреть ее, она улыбнулась, и это было моментом сильного чувства, моментом общности, ему ужасно захотелось ее, и от этого порыва влечения ему стало очень хорошо. Сила этой сексуальной потребности держалась также на той материнской, защитной позиции, которую выбрала Мадлен и которая вызывала желание укрыться в ней, быть там принятым и слиться с ней. Предмет разговора был важным, серьезным, но в ее манере слушать была какая-то легкость, простота, успокоение. Незаметно Анри скинул напряжение, его голос зазвучал тише, речь стала не такой торопливой. Глядя на нее, он подумал: эта женщина — моя жена. И от этой мысли он испытал новую и неожиданную гордость. Он протянул руку, положил ее ей на грудь, она ласково улыбнулась, его рука скользнула по ее животу, Мадлен задышала глубже, можно сказать, с трудом. В жесте Анри был некий расчет, поскольку он всегда знал, как подступиться к Мадлен, но было в нем и другое. Словно то была встреча после разлуки с человеком, которого он никогда раньше по-настоящему не знал. Мадлен раздвинула ноги, однако остановила его, схватив за запястье.