Пинки задумчиво посмотрела на меня крошечными, заплывшими глазками и толкнула стену загона. Ее мокрый пятачок (размером с десертное блюдце) стал еще больше, а из ноздрей закапала прозрачная слизь.

– Ну что, решила? Иди же сюда! – И я вытянул вперед ладонь, на которой лежало несколько зернышек.

Пинки наклонила голову и вдруг ринулась на меня с невообразимой для такой туши скоростью, сбивая по пути с ног своих пронзительно визжащих отпрысков и разбрызгивая копытами грязь пополам с экскрементами. За доли секунды она преодолела разделявшее нас пустяковое расстояние и протаранила меня всеми своими тремястами с лишним фунтами. Ее твердое рыло врезалось мне в живот, и я полетел вверх тормашками, крепко приложившись затылком о верхнюю перекладину входной дверцы. От удара свет у меня перед глазами на мгновение померк, когда же я снова смог воспринимать окружающее, то увидел, что лежу на спине, устремив взгляд в потолок амбара.

Измазался я, разумеется, с ног до головы. Свиное дерьмо было даже у меня в волосах и, кажется, в ушах. С трудом сев, я тряхнул головой, и тут послышались какие-то звуки. Глянув в щель между планками загона, я увидел Эймоса, который, согнувшись пополам и держась руками за живот, хохотал как безумный. Его лицо сделалось из черного темно-лиловым, а из глаз ручьями текли слезы.

– Ой не могу! – задыхаясь, выкрикивал он. – Прекрати… ха-ха-ха… немедленно, иначе я ха-сейчас лопну!

Окинув его мрачным взглядом, я стряхнул с рук прилипшие к ним комки хорошо унавоженной подстилки, потом прочистил пальцами уши. Язык чесался что-нибудь сказать Эймосу, но тут мой взгляд упал на Пинки. Свинья обошла загон с гордым видом гладиатора-победителя, принимающего заслуженные поздравления от зрителей, потом подошла ко мне и… и принялась обнюхивать и облизывать мое лицо. Какое-то время спустя она подтолкнула рылом мою ногу и выкопала рядом с ней неглубокую ямку. Испустив вздох глубокого удовлетворения, Пинки улеглась в яму, а голову положила мне на бедро. Поросята тут же окружили мамашу и меня и принялись азартно толкаться, добираясь до сосков.

Эймос наконец справился с собой. Держась за стенку загона, он кое-как выпрямился и вытер с глаз слезы.

– Знаешь, Дилан, – проговорил Эймос, пытаясь отдышаться. – Ты… ты… – Тут он снова начал хихикать. – Ты знаешь, что ты весь в дерьме?

Я ответил не сразу. Почесав Пинки между ушами, я взял на руки одного из поросят и, прижав его к груди, как котенка, поднялся.

– Знаешь, Эймос, – ответил я ему в тон, – вовсе не грязь делает нас грязными.

Эймос снова вытер глаза, глубоко вздохнул, выравнивая дыхание, и сказал: