Светлый фон

— Пока будут находиться люди, чьи советы будут услышаны, — заключил он, — мы будем преуспевать. Но с годами уменьшается и число мудрых людей, и я думаю, что таких мужей, на чьё суждение можно положиться, осталось в живых всего двое — Угги и я. Поэтому необходимо, чтобы вы, молодые люди, которых избрали представителями, тщательно прислушивались к тому, что мы говорим, и набирались мудрости, которой вам пока не хватает. Ибо молодому человеку полезно слушать старика и понимать, что он мало чего понимает.

У Камня к ним присоединился третий. Он был вождём из Финнведена, и звали его Олаф Летняя Пташка. Он уже пользовался большой славой и почётом, хотя был ещё молод. Он был прекрасно сложён, смугл, взгляд у него был гордый и пронзительный. Он бывал на Востоке, находился на службе у князя в Киеве и у императора Миклагарда и возвратился домой с богатой добычей. Прозвище Летняя Пташка он получил по возвращении, так как одевался в роскошные и яркие наряды. Сам он был очень доволен такой кличкой.

Все финнведенцы, и избранные, и те, которые стояли за ними, восторженно загудели, когда он поднялся на холм, ибо он выглядел как настоящий предводитель. А когда он занял своё место около тех двух вождей, разница между ним и остальными бросалась в глаза. На нём был зелёный плащ, вышитый золотой нитью, и сияющий шлем, покрытый серебром.

Призвав к миру собрание, как делали и другие, он сказал, что его доверие к стариковской мудрости, быть может, несоразмерно им самим. Мудрость, полагает он, можно найти и в молодых головах, многие даже думают, что чаще всего она пребывает именно там. Он согласен со стариками, когда они говорят, что мир — это хорошо, но все должны помнить, что сейчас мир становится всё труднее и труднее сохранить. Главная причина, сказал он, кроется в той смуте, которую повсюду распространили христиане — злые и коварные люди.

— Поверьте мне, — продолжал он, — когда я говорю о христианах, я знаю, о чём я говорю. Все вы знаете, что я провёл пять лет в Миклагарде и служил там двум императорам, Василию и Константину. Там я видел, как ведут себя христиане, когда их охватывает гнев, даже когда они вымещают злобу друг на друге. Они острыми клещами отрывают уши и носы за любую мелочь и иногда в отместку оскопляют друг друга. Их девушки, особенно если они красивы, заточены в каменные дома, и им запрещено общаться с людьми. И, если женщина не подчинится, они замуровывают её в стену, и она там умирает. Иногда случается, что они бывают недовольны императором или его указами, тогда они берут его и его сыновей, выжигают глаза раскалённым железом и отпускают на свободу слепыми. И всё это они делают во славу христианства, ибо они считают, что искалечить человека — меньшее преступление, чем убить его, из чего вы можете сами заключить, что это за люди. Если они поступают по отношению друг к другу подобным образом, то как они поступят с нами, нехристианами, если они сделаются достаточно сильны, чтобы напасть на нас? Поэтому каждый из нас должен остерегаться этой опасности, которая разрастается и может задушить нас. Разве вы не были свидетелями, как на этом самом месте, только вчера ночью христианский священник проложил себе дорогу к Камню и совершил здесь убийство на глазах у вэрендских женщин? Его привезли с собой люди из Геинге, быть может, именно для того, чтобы он совершил это деяние. Но это дело им предстоит решать с вэрендцами, и оно не касается финнведенцев. Но было бы хорошо, чтобы тинг постановил, что каждый поп, который появится в Геинге, Вэренде или Финнведене, должен быть убит, а не оставлен рабом, ибо тогда он сможет заниматься своим колдовством. Ибо иначе может случиться беда, и пойдут раздоры.