«У неприятеля было по меньшей мере 8 тысяч кавалеристов, – не слишком заботясь о точности цифр, доносил Мюрат. – Его гусары пытались много раз атаковать, но напрасно. Я имел случай наблюдать твердую стойкость горстки наших гусар, уверенная отвага которых и гордая неподвижность заставили остановиться четыре вражеских эскадрона, которые уже было бросились на них, издавая страшные крики»[501].

Нужно сказать, что Милорадович был гораздо более скромен в оценке как численности «полчищ» врага, так и размаха «битвы»: «…неприятель атаковал аванпосты – показался с двумя колоннами пехоты и сильным отрядом кавалерии, имея впереди конных фланкеров[502]. Два эскадрона Мариупольских гусар, выслав своих фланкеров, перестреливались с оными»[503].

В общем, все ограничилось банальной перестрелкой из карабинов русских и французских гусар. Потери с русской стороны составили, согласно официальному рапорту, одного убитого и шесть раненых. О потерях французов неизвестно, но совершенно очевидно, что они были примерно такими же.

Интересно, что мемуары участников этих событий с обеих сторон говорят о том, что в этот день на передовые посты приезжали парламентеры и начинались переговоры. Генерал Ермолов утверждает, что это якобы был сначала французский генерал (какой – неизвестно), а потом вместо него остался какой-то французский капитан, пытавшийся обмануть бдительность Милорадовича. Лейтенант Левавассер, который был опять в авангарде со своими пушками, пишет, что к французам приехал парламентер – австрийский генерал (также неизвестно какой), который завязал переговоры с Себастиани.

Подобные визиты парламентеров происходили, как уже говорилось, на протяжении всей этой кампании. И почти всегда источники с той или иной стороны уверенно заявляют, что первыми приезжали парламентеры со стороны неприятеля, конечно же, с целью обмануть их – заставить остаться на месте, напасть врасплох и т. д. В данном случае в подобных переговорах могли быть заинтересованы, как ни странно, и те и другие. Мюрат – для того, чтобы сконцентрировать силы, союзники – для того, чтобы затянуть время. Так что, возможно, что посланцы приезжали и от французов и от союзников.

Если под Санкт-Пельтеном день 8 ноября прошел относительно «спокойно», то в 50 км к югу в это же время разворачивались драматические события.

С того момента как австрийский корпус Мерфельдта отделился от основных сил союзной армии, за ним по пятам шел маршал Даву. И австрийцы, и французы, двигаясь южнее главной дороги, оказались в очень труднопроходимой гористой местности. Хотя горы здесь и невысокие, но много крутых склонов и обрывов, а дороги от чередующихся дождей и холода превратились в обледенелые тропы. «Мы шли вслед за австрийцами по узким извилистым дорогам, по краям которых вставали обрывистые скалы, а в глубоких ущельях текли горные реки»[504], – вспоминал капитан 13-го легкого полка Жервэ. Тяжело пришлось и французам и австрийцам. Напрасно генерал Мерфельдт пообещал 7 ноября своим солдатам по 20 флоринов за каждую пушку, доставленную в город Нейхаус, куда должны были прибыть австрийские войска. Несмотря на все усилия пехотинцев, тащивших орудия на руках, ночь застала колонну в горной долине.