Проходит некоторое время. Я не могу собраться с силами, чтобы выйти. Понимаю, что с той секунды, когда я выйду и сообщу ему о результатах, моя жизнь уже никогда не будет прежней. А здесь внутри все еще как обычно. Здесь еще пока не началось. Здесь я могу делать вид, что ничего не случилось. Еще немного. Но тут в дверь стучат. Стучит он очень осторожно. Мягким голосом спрашивает, все ли со мной в порядке, как у меня дела. Я снова сижу на крышке унитаза. Тест у меня в руке взмок от пота. Я не встаю, чтобы открыть дверь. Вместо этого я пытаюсь сказать, что я беременна – но у меня выходит только негромкое шипение. Он не слышит меня. Тогда я пытаюсь шипеть громче. На секунду воцаряется молчание. Он открывает дверь.

И вот он стоит, смотрит на меня, во второй раз за эту неделю пытаясь истолковать мое выражение лица. «Я знала, – говорю я. – Так я и знала, черт подери». Глядя на него, я вижу, что лицо у него удивленное, но потом оно меняется. На этот раз улыбается он. Не может сдержать улыбку. Он улыбается – так мне и надо.

Но вот он обнимает меня. Крепко-крепко. Он стоит надо мной, и мой подбородок оказывается у него в подмышке. Подмышка слегка пахнет по́том – его по́том, запахом его тела, который ни разу с момента нашей первой встречи не казался мне неприятным. Даже у его пота домашний запах. Почему же я не могу сейчас почувствовать себя дома? Сделав вдох, я поднимаю голову, вытягиваюсь вверх, чтобы вписаться в его объятия. Кладу свободную руку – ту, которая не сжимает тест, – ему на спину. От этой запрокинутой позы у меня затекает шея. Он шепчет мне на ухо, перемежая слова поцелуями: «Милая Каролина! Все будет хорошо!» Я прячусь в его объятиях, в его руках и его запахе, пытаюсь привыкнуть к мысли. Киваю, уткнувшись в его плечо, но не могу выдавить из себя ни слова. Я не могу ответить, не могу подняться – могу только сидеть вот так до бесконечности, чтобы он обнимал и целовал меня на крышке унитаза.

Прибегают дети. Они сразу почувствовали, что в ванной происходит нечто необычное. Они тоже хотят поучаствовать. Протискиваются в тесное пространство, где он обнимает меня, все еще сидящую на крышке унитаза, согнутую в странной позе, растворившуюся в его объятиях. Его дочь лезет, желая тоже оказаться внутри наших объятий, – пробирается между наших ног и залезает ко мне на колени. Мурлычет у меня на руках, изображая кошечку. Меня вдруг охватывает внезапное желание защитить живот от ее острых коленок. Иван нервничает, недовольно перетаптываясь позади нее, не находит свободного местечка, чтобы тоже забраться ко мне на колени, и все громче хнычет у моих ног. От такого количества тел в ванной становится тесно. Я рефлекторно откладываю тест – он падает в раковину – и свободной рукой втаскиваю Ивана к себе на колени. Пот льет с меня ручьями. Слишком тесно. Мы все не помещаемся. Нас только четверо, а мы уже не помещаемся. От этой мысли у меня кружится голова.