Позвякивание цепочек и фырканье коней сливалось в успокоительную мелодию, и Недобыл вдруг ощутил мир и спокойствие. Кошка, задрав хвост и осторожно переступая мягкими лапками, прогуливалась под ногами своих огромных друзей, — то вскочит на кормушку Бродяги, полакает из миски, поставленной там специально для нее, то спрыгнет на пол, к Недобылу, чтоб ласково потереться о него; потом, увлеченная каким-то новым интересом, она кинулась к открытым воротам и скрылась.

И тут, в тот момент, когда Недобыл подумал, до чего напрасны были все его страхи, вдалеке послышался яростный рев тысяч людей, страшный, словно из металла отлитый крик толпы; он вздувался, опадал и нарастал, будто вышла из берегов черная река. Недобыл побледнел и вскочил с места. Шум, казалось, близился, катился к нему, как вода, прорвавшая плотину. «Вот оно», — подумал Мартин. То страшная ненависть, которая тогда, в день обвала дома, залегла безмолвно за его разбитыми окнами, притворяясь спокойствием, теперь взревела нечеловеческим голосом и гремела протяжно и неумолчно, как водопад.

Кони оставались спокойными, словно не замечали этого гула, только Цинк перестал храпеть и, даже не пошевелившись, сонно приоткрыл один глаз. Недобылу показалось, что разъяренная толпа докатилась до «ярмарки», и он выбежал из конюшни; гул голосов, прежде приглушенный, резко ударил ему в уши. Завернув за угол конюшни, Недобыл с ужасом увидел, что из окон соседнего барака, где жили бессемейные кучера, сквозь закрытые ставни пробиваются тонкие, но ясно видные струйки дыма. Мартин кинулся к дверям, одним толчком вышиб их и тотчас отскочил — в лицо ему, со звуком орудийного выстрела, казалось, неотделимым от криков толпы, взбесившимся тигром метнулось пламя. Огонь, вздутый притоком воздуха, охватил все строение, оно пылало, словно куча щепок.

Недобыл бросился обратно в конюшню, к лошадям, которые, хотя еще не видели огня, заметно забеспокоились, стали фыркать и бить копытом. Мартин подскочил к первому — Бродяге, оборвал привязь и, так как перепуганное животное упиралось и не хотело выходить из мнимо безопасного стойла, схватил его за ноздри и за гриву и, пятясь, вытащил в проход. В этот момент страшный удар копытом в бок, который нанес ему Князь, конь из стойла напротив, неожиданно вскинувший задом, свалил Недобыла с ног.

Тем временем, совсем недалеко отсюда, на рубеже Виноград и Жижкова, текла кровь. Канальский парк, где рабочие хотели в тот день провести свой митинг, — старый сад, со всех сторон окруженный каменной оградой и расположенный между задней стеной деревянного немецкого народного театра и хозяйственными постройками ресторанчика «Цыганка», на месте которого впоследствии была разбита площадь короля Иржи, — Канальский парк, где над воротами, выходившими на проспект Юнгмана, висела, до тех пор пока этот парк не купил еврейский банкир Здекауер, табличка «Евреям и собакам вход воспрещен», — Канальский парк был с раннего утра занят полицейскими с карабинами и саблями, а железные ворота заперты на засов. Эта мера, столь ярко выражавшая дух габсбургского режима, вызвала веселое оживление собравшихся, потому что их интересовал не парк сам по себе, не его изящные павильоны с заморскими птичками, не искусственные водоемы и тропинки, — их интересовал митинг. В парк не пускают, ну и ладно, они соберутся перед оградой, улица для этого достаточно широка. С восьми утра стекались сюда люди — с Жижкова мимо Райского сада и с противоположной Жижковской улицы, с Виноград от площади Пуркине; приходили десятками, потом сотнями с пением революционных песен, с плакатами: «Требуем всеобщего избирательного права» и «Рабочий тоже гражданин!». И на глазах у разъяренных полицейских, засевших за оградой парка, спокойно начался митинг, спокойно выступали ораторы. Трибуны не было, и ораторы взбирались на тележку метельщика, которую кто-то притащил сюда, на карнизы окон нижнего этажа, на цоколи уличных фонарей и говорили о том, что с расколом между левыми и умеренными социалистами, столько лет ослаблявшим рабочее движение, благополучно покончено четыре года назад, и такого раскола нельзя больше никогда допускать, пролетариат должен быть един в своих требованиях, в борьбе за человеческие и гражданские нрава. Говорили об успехах социалистов других стран, например Англии, где, впервые за все существование Британской империи, представители рабочих вошли в парламент, или Германии, где из семи с половиной миллионов избирателей почти два миллиона отдали свои голоса социалистам, — из этого следует неоспоримый вывод: недавно господствовавшее мнение о ненужности легальных форм борьбы было неверным.