За ночь Питу стала совершенно ясна степень восхищения, которое старый солдат питал перед семейством Жубер, и он вдруг неожиданно для самого себя выложил Беранже все о своей любви к Мину.

– Я не знаю, – признался он честно. – А ты как думаешь, Беранже? Ты ведь знаешь, что он за человек. Думаешь, Бернар Жубер согласится отдать за меня свою дочь, несмотря на то что я не католик?

– Знаешь что, дружище, если мы выберемся из этой передряги живыми и вернем Мину домой, готов поспорить, что он согласится отдать тебе что угодно, – хохотнул Беранже.

Пит какое-то время смотрел на него, потом тоже рассмеялся:

– Хорошо сказано, дружище. Надеюсь, что ты прав.

Внезапно он осекся.

– Ты ничего не слышал? – Пит выхватил свой кинжал и вскочил на ноги. – Вон в той стороне.

Беранже поднялся и обнажил свою шпагу, потом бесшумно отступил в тень дерева на противоположной стороне лесной тропки.

Некоторое время ничего больше не было слышно. Потом до них донесся хруст листвы под чьими-то ногами, шорох отброшенного башмаком камешка и хруст сломанной ветки.

Пит молча показал один палец.

Они дождались, пока пришелец поравняется с деревьями, и Пит, выскочив перед ним, приставил к его горлу кинжал, так что тот не успел даже вскрикнуть.

– Пикнешь – убью.

Алис услышала за окном собачий лай, увидела огоньки факелов и стала кричать, чтобы ее отвязали. Но никто не пришел, и в конце концов она так и уснула в своем жестком кресле, уткнувшись затылком в спинку и с привязанными к сиденью запястьями.

Разбудил ее какой-то шум. Она открыла глаза и увидела, что солнце уже поднимается, заливая комнату бледным желтым светом. Девочка замерзла, все тело у нее затекло, шея болела, к тому же ей было ужасно нужно на горшок. Помимо этого, она проголодалась, и, хотя ей по-прежнему было страшно, положение уже не казалось таким безнадежным, как ночью.

В комнате она находилась одна. Нянька куда-то делась, слуги монсеньора Валентина со шрамом на лице тоже нигде не было. Потом Алис вспомнила, что его отправили провожать аптекаря обратно в деревню.

Она поежилась. А вдруг никто не вернется? Вдруг они совсем забыли про нее и она умрет здесь с голоду? И найдут ее только через много лет, когда от нее останутся одни кости. Чтобы отогнать от себя эти мрачные мысли, Алис закрыла глаза и стала думать про своего пестрого котенка. Теперь-то он уже не котенок. Она очень надеялась, что Риксенда и мадам Нубель его не обижают и он еще не успел ее забыть. Думать про Мину, Эмерика или про отца она больше не могла. Слишком невыносима была боль разлуки.