«Народ чересчур спокоен, — шепотом сообщали друг другу обыватели, — говорят, что его надо побудить к дальнейшему движению».
«Народ становится чересчур спокойным», — таков был лозунг во всех клубах вечером четвертого октября, и этот лозунг исходил от Марата.
— Париж в опасности! — кричал он сам в клубе громким, пронзительным голосом. — Париж готов сложить руки, чтобы молиться и спать. Нужно пробудить его от этой летаргии, иначе явится монархия, наденет на спящий город ночной колпак и так напялит его ему на уши, что Париж никогда больше не проснется. Друзья, мы должны разбудить Париж! Париж не должен спать!
И Париж не заснул в эту ночь с четвертого на пятое октября, так как вожди движения постарались заставить его бодрствовать.
«В эту ночь булочники не должны печь хлеб! — объявили они. — Завтра утром парижане должны остаться без хлеба, чтобы они опять открыли глаза и не спали! Булочники не должны печь хлеб!»
Все клубы повторили это положение, и их эмиссары распространили его по всему Парижу. Всем булочникам было строго внушено:
— Кто завтра откроет свою булочную, кто даст своим покупателям другой ответ, кроме следующего: «В Париже нет больше муки, нам не из чего было печь хлеб», — тот будет считаться изменником и понесет наказание. Остерегайтесь!
Булочники испугались угрозы и не пекли хлеба. Утром пятого октября Париж остался без насущной пищи. Сначала женщины, получившие от булочников страшный ответ, в ужасе вернулись домой, чтобы сообщить своим мужьям и голодным детям, что запасы муки иссякли, хлеба нет, придется голодать. Затем это известие распространилось по улицам и переулкам Парижа.
Женщины и дети кричали это пронзительными, отчаянными голосами; мужчины яростно рычали это, сжимая кулаки.
— А знаете, отчего Париж должен голодать? — визжал чей-то голос на площади Карусель, где толпилась масса народа. — Знаете, кто виноват в нашей нужде?
— Говорите же, если сами знаете это! — крикнул грубый мужской голос.
— Слушайте, слушайте! — раздался голос башмачника Симона. — Наш друг Марат объяснит нам, почему мы сидим без хлеба и принуждены голодать!
— Тише, добрые люди, тише! — закричала огромного роста женщина с растрепанными волосами и дерзким лицом, продираясь сквозь толпу к тому месту, где на тумбе, опираясь на плечо Симона, стоял Марат. — Марат, друг народа, хочет говорить! Марат мудр и разумен! Марат любит народ!
Блестящие взоры зеленых глаз Марата устремились на гигантскую женщину; он вздрогнул, точно от прикосновения искры, и странное выражение радостного торжества засветилось в его взгляде.