— Да, исполним наш долг, — просто ответила Кампан, пожимая ему руку, — Милые мои, — обратилась она к своим помощницам, — ведь мы никого не допустим проникнуть к королеве?

— Никого! — мужественно и решительно ответили обе дамы.

— А пока я жив, ни одна душа не проникнет на лестницу, — сказал Варикур. — Прощайте! Обращайте внимание на всякий шум; если услышите мой голос и я крикну: «Пора!», то немедленно будите королеву и прячьте ее! Бьет три часа, это час смены. Прощайте!

В его глазах, обращенных на Кампан, выражалась просьба; она невольно подошла к нему.

— Я предчувствую, что не переживу этой ночи, — тихо прошептал он, — У меня, вы знаете, есть невеста; если я нынче погибну, скажите ей, что я умер с ее именем на губах. Приласкайте и утешьте ее; скажите ей, что я прошу ее не плакать обо мне… только пусть она не забывает меня! Прощайте!

Он ушел, а Кампан с трудом подавила слезы, просившиеся ей на глаза. Затем три женщины тихо прошли в маленькую гостиную королевы, где обыкновенно собирались те из придворных дам, которые удостаивались чести присутствовать при туалете королевы. Кампан заперла за собой двери и положила ключ в карман.

— Будем теперь сторожить дверь спальни, — сказала она и, приставив свои стулья к дверям комнаты королевы, три женщины уселись на страже, ждать конца ужасной ночи.

Ни одна не решалась прервать мертвое молчание. Все три прислушивались к изредка долетавшим до них крикам мятежников.

Медленно тащились стрелки каминных часов; Кампан поминутно смотрела на них, и ей казалось, что время остановилось, что уже целая вечность прошла с тех пор, как дамы расстались с Варикуром, а часы все еще не пробили четырех. Но стрелки все-таки ползли вперед, и наконец прозвучали четыре удара. Еще три часа, еще три вечности до наступления дня!

Но что это за новые звуки? Это не только пение, не только крики ярости: это шум борьбы, выстрелы, бряцанье оружия. Три женщины вскочили со своих стульев. Кампан вышла во вторую приемную, дверь которой она замкнула изнутри, и приложила ухо к замочной скважине. Нет, в той комнате было тихо; но снаружи раздавался страшный шум. Глухие удары потрясали стены дворца; слышались звенящие, металлические звуки, словно разбивали железную решетку.

— Надо узнать, что случилось, — сказала Кампан и, быстро решившись, отперла дверь, вошла в приемную и выглянула в окно, из которого можно было видеть большую часть главного двора.

Ее глазам представилось страшное зрелище! Решетка была разрушена, и народ наполнял двор. Там и сям мелькали факелы, озаряя дикие, страшные мужские и женские фигуры, напоминавшие картины из Дантова ада: женщины походили или на фурий, или на вакханок; мужчины — на кровожадных тигров. Красное пламя факелов освещало сжатые кулаки, блестящие кинжалы, ружья. И вся эта толпа ломилась во дворец, стремясь разрушить преграды, отделявшие королевскую семью от ее палачей.