«Не возвращайтесь сюда в критический момент, иначе Вам пришлось бы слишком много плакать над нашей участью. Поверьте, что я вполне оценила Вашу доброту, Вашу истинную дружбу. Но именно из расположения к Вам я не желаю Вашего возвращения сюда. Знайте, что моя нежная привязанность к Вам окончится только со смертью».

Однако никакие предостережения не могли удержать княгиню Ламбаль вдали от Франции. Она вернулась в Париж, и Мария Антуанетта могла находить утешение, по крайней мере, в близости преданного друга.

Нет, королева не была вполне несчастной! Кроме верной Ламбаль, у нее были дети: прелестная, расцветающая дочь и дофин — гордость и радость ее материнского сердца.

Дофин еще не сознавал горя и несчастья, угрожавших ей. Подобно цветам, роскошно растущим и распускающимся на могилах, чудный мальчик рос и расцветал в Тюильерийском дворце, который был не чем иным, как могилой прежнего королевского великолепия.

Но дофин являлся солнечным лучом в этом мрачном, печальном жилище, и лицо Марии Антуанетты прояснялось, когда она смотрела на сына, питавшего к ней нежную привязанность. Его веселый смех вызывал у нее самой улыбку.

Вообще, когда первый пыл народного гнева остыл, цепи, в которые заковали королевскую семью, значительно ослабли и сделались менее тягостными. Члены королевского дома могли, по крайней мере, покидать, когда им вздумается, душные комнаты и спускаться в сад, хотя и под надзором национальных гвардейцев. Им позволялось вновь запирать двери своих комнат, хотя за их порогом стояли часовые с ружьем на плече. Проходили целые недели, даже месяцы в 1791 году, когда казалось, что взволнованные умы готовы успокоиться, а королевская власть может быть восстановлена. Король до известной степени получил прощение от национального собрания, приняв конституцию и присягнув ей. Эта конституция, составленная национальным собранием, конечно, лишала короля всякой силы и власти и оставляла его до поры до времени лишь в виде автомата, который мог двигаться только по произволу конституции и конвента.

Но, желая доставить мир своему народу, король принес и эту жертву, присягнув конституции. Народ как будто почувствовал благодарность к нему и был готов вернуться к более мирному настроению. Он перестал докучать королеве злобными насмешками, когда она показывалась в саду Тюильери или в Булонском лесу. В Париже даже вошло в моду интересоваться дофином, расхваливать маленького принца, как чудо красоты и привлекательности, и ходить в Тюильери, чтобы посмотреть, как он работает в своем саду.