За ротмистром отчётливо хлопнула дверь.

Пан Мнишек справился с непослушными губами и в третий раз сказал:

— Как бывает… О-о-о!..

Шагнул к окну и крепко оперся на щелястый подоконник. Ему вдруг захотелось с силой распахнуть раму. Он вскинул руку и тут только увидел, что крестовый переплёт рамы неразъемен, затянут бычьим пузырём, едва пропускающим свет, и он, пан Мнишек, может только, как пьяный, загулявший казак, проткнуть пузырь кулаком. «Грязная хата, — подумал он с яростью и отчаянием, — нора…» Подумал так, как ежели бы хата с её слепыми оконцами была виновата в том, что он оказался здесь и она же призвала его сюда из далёкого сейчас для него Кракова.

После разговора с офицерами и казачьей старшиной мнимый царевич и пан Мнишек в окружении полуроты польских гусар выехали к тому месту, где передовой отряд ротмистра Борши увидел стрелецкую рать за рекой.

Лежал глубокий снег, и кони шли тяжело. Отряд подвигался медленно. Но всё же через полчаса на запотевших конях они преодолели тревожные семь вёрст и с осторожностью, хоронясь за густым ельником, вышли к реке.

Пан Мнишек отогнул мохнатую, провисшую под снегом ветвь и оглядел противоположный берег. По всей пойме дымили костры и видны были двигающиеся меж ними тёмные фигурки людей. Мнишек начал было считать дымные шапки костров, но сбился да и сказал себе: «Что это я? Оно и так видно, что это основная рать». Повёл глазами по пойме, по искрившемуся снегу, и вдруг бесконечное белое поле показалось ему чёрным. Он прикрыл глаза, отпустил пригнутую ветвь, посыпавшую снежным дождём, провёл ладонью по смежённым векам. И, вновь открыв глаза, оглянулся на стоявшего рядом мнимого царевича. Тот неотрывно смотрел за реку. Губы его шевелились. «Что с ним? — подумал пан Мнишек. — Молитву читает?» Да тут же и отказался от этой мысли. Уж слишком жёстко было выражение лица мнимого царевича, слишком резко прорезались у его рта морщины. «С таким лицом, — подумал Мнишек, — молитвы не читают». И он отвернулся от мнимого царевича — так нехорошо было его лицо. Вновь отогнул ветвь ели и посмотрел на реку. «Здесь, — решил, — на этом льду и на этой пойме и сойдутся два войска». По заснеженному льду катила позёмка, вихрилась, играла, закручивалась сполохами. И вновь чернота закрыла Мнишеку глаза. «Да что же это?» — подумал он оторопело, прижал ладонь к глазам. И тут услышал резко сказанное мнимым царевичем:

— Смотри, пан, смотри! Что ладошкой прикрылся?

Пан Мнишек мгновенно опустил ладонь. Но мнимый царевич на него не глядел. Глаза его были устремлены за реку, а губы всё так же шептали неведомое Мнишеку и так же жёстко, нехорошо прорезались у рта морщины.