А Жиллина опять запела:

И, смеясь, воскликнула:

— Выпьем!

— Выпьем! — крикнули сыщики.

— Выпьем! — подхватила старуха Стевен. — Слава тебе, Господи: двери заперты, на окнах крепкие решетки, птички в клетке — выпьем!

— Выпьем! — сказал Уленшпигель.

— Выпьем! — сказал Ламме.

— Выпьем! — сказали семеро.

— Выпьем! — сказали сыщики.

— Выпьем! — наигрывая на виоле, сказала Жиллина. — Выпьем за то, что я красивая! В сети моей песенки я могла бы самого архангела Гавриила залучить.

— Стало быть, выпьем, — подхватил Уленшпигель, — и, чтобы увенчать наше пиршество, выпьем самого лучшего вина. Пусть в каждую частицу наших жаждущих тел проникнет капля жидкого огня!

— Выпьем! — сказала Жиллина. — Еще двадцать таких пескарей, как ты, и щуки перестанут петь.

Старуха Стевен принесла еще вина. Сыщики и девицы жрали и лакали. Семеро, сидя за одним столом с Уленшпигелем и Ламме, бросали девицам ветчину, колбасу, куски яичницы, бутылки, а те ловили все это на лету, подобно тому как заглатывают карпы пролетающих низко над прудом мошек. А старуха Стевен хохотала, обнажая клыки, и все показывала на фунтовые пачки свечей по пяти в каждой, висевшие над стойкой. То были свечи для девиц. Затем она обратилась к Уленшпигелю:

— На костер идут со свечкой сальной в руке. Хочешь, я тебе загодя подарю одну?

— Выпьем! — сказал Уленшпигель.

— Выпьем! — сказали семеро.

А Жиллина сказала:

— Глаза у Уленшпигеля мерцают, как у умирающего лебедя.

— А если их бросить свиньям? — ввернула старуха Стевен.

— Ну что ж, они полакомятся фонарями. Выпьем! — сказал Уленшпигель.