— Как по-вашему, кто из сыщиков мог бы нам потом сослужить службу? Мы бы тех отпустили.

— Двое: Никлас и Иоос, — отвечали мясники, — они не преследовали несчастных реформатов.

— Мы люди надежные, — сказали Никлас и Иоос.

— Вот вам двадцать флоринов, — сказал Уленшпигель, — это вдвое больше позорной платы за донос.

Тут другие сыщики вскричали:

— Двадцать флоринов! За двадцать флоринов и мы согласны служить принцу. Король платит мало. Дай каждому из нас половину — и мы покажем в суде все, что тебе угодно.

Мясники и Ламме приглушенными голосами напевали:

– ’Т is van te beven de klinkaert! ’Т is van te beven de klinkaert!

— Чтобы вы слишком много не болтали, семеро доставят вас связанными в Петегем, к гёзам, — продолжал Уленшпигель. — В море вам выдадут по десять флоринов на брата, а до тех пор вы пребудете верны хлебу и вареву из походной кухни, в чем мы и не сомневаемся. Если вы докажете свою храбрость, то при дележе добычи вас не забудут. Если попытаетесь бежать, вас повесят. Если избегнете веревки, то уж от ножа не уйдете.

— Мы служим тому, кто нам платит, — сказали сыщики.

– ’Т is van te beven de klinkaert! ’T is van te beven de klinkaert! — повторяли семеро и Ламме, постукивая по столу черепками горшков и осколками бокалов.

— Вы возьмете с собой старуху Стевен, Жиллину и еще трех девок, — сказал Уленшпигель. — Если кто-нибудь из них попробует улизнуть, зашейте беглянку в мешок — и в воду.

— Он меня не убил! — выскочив из своего угла, воскликнула Жиллина и, размахивая виолой, запела:

Старуха Стевен и три девки чуть не плакали.

— Не бойтесь, красотки, — сказал девкам Уленшпигель. — Вы такие славненькие и хорошенькие, что все вас будут целовать, миловать, ласкать. Вам выделят часть всего, что удастся захватить у неприятеля.

— Мне-то уж ничего не дадут — я стара, — захныкала старуха Стевен.

— Грош в день положат тебе, крокодил, — сказал Уленшпигель, — и будешь ты прислуживать этим четырем прелестным девушкам: будешь стирать им юбки, простыни и сорочки.

— Это я-то? О Господи! — простонала старуха.