В ноябре 1836 г. вмешательство Николая I помешало Геккернам довести игру до конца. В январе 1837 г. посол пытался втянуть в интригу царицу. Его надежды оправдались. Тотчас после дуэли императрица писала 4 февраля 1837 г. Бобринской: «Итак, длинный разговор с Бархатом (князем Александром Трубецким. – Р.С.) по поводу Жоржа… Я знаю теперь всё: анонимное письмо, гнусное и всё же частично верное»¹⁴⁵¹. Пушкин либо был рогоносцем, либо не был. Почему же царица утверждала, что гнусный пасквиль был «частично верен»? Как видно, её убедил рассказ Трубецкого о «великой» любви, связавшей Дантеса и Наталью. Разговор был долгий, и фаворит Александры Фёдоровны не мог умолчать о «несомненной» связи Пушкина с сестрой жены.

В ноябре 1836 г. Геккерны опозорили Екатерину. Теперь они хотели сделать то же самое с Александриной. Семью поэта ждали новые испытания. Никто, даже царь, не властны были над людской молвой. Остановить её разрушительную работу было невозможно. Если бы клевета оставалась анонимной, можно было бы оставить её без внимания. Но Александрина назвала имена клеветников, и Пушкин не мог оставить их безнаказанными.

Не один Вяземский проклинал клеветников Пушкина. Андрей Карамзин, пользовавшийся дружеским расположением поэта, писал: «Разве Пушкин принадлежал ей (знати. – Р.С.)? С тех пор, как он попал в её тлетворную атмосферу, его гению стало душно, он замолк… отвергнутый и неоценённый, он прозябал на этой бесплодной, неблагодарной почве и пал жертвой злословия и клеветы»¹⁴⁵². В черновике письма к Бенкендорфу Жуковский писал о гибели Пушкина: «…тысячи презрительных сплетен, из сети которых не имел он возможности вырваться, погубили его»¹⁴⁵³. В том же письме Жуковский подчеркнул губительность сплетен: «…клевета, как бы она впрочем нелепа ни была, всегда достигает своей цели, и легче сдвинуть с места гору, нежели стереть то клеймо (пятно), которое клевета налагает»¹⁴⁵⁴.

Михаил Юрьевич Лермонтов был верным приверженцем и почитателем Пушкина. Из его сердца вырвались слова:

В объяснительной записке, затребованной властями, Лермонтов живо описал прения, возникшие по поводу дуэли Пушкина. Одни, узнав о поединке, оправдывали поэта, другие говорили, «что Пушкин – негодный человек и прочее…» Продолжая мысль, Лермонтов писал далее: «Не имея, может быть, возможности защитить нравственную сторону его (Пушкина. – Р.С.) характера, никто не отвечал на эти последние обвинения»¹⁴⁵⁵. Итак, в первый момент после смертельного ранения Пушкина даже его доброжелатели избегали высказываний по поводу «нравственной стороны его характера».