Как и в аристократических салонах, внимание гостей привлекали прежде всего Пушкины и Геккерны. Однако в повествовании Софи неожиданно возник новый сюжет. «…Александрина, – злословила Карамзина, – по всем правилам кокетничает с Пушкиным, который серьёзно в неё влюблён и если ревнует свою жену из принципа, то свояченицу – по чувству. В общем всё это очень странно, и дядюшка Вяземский утверждает, что закрывает своё лицо и отвращает его от дома Пушкиных»1436. Вяземский отвратил лицо от дома Пушкиных. Он был на пороге разрыва со старым другом.
Уже А. Ахматова заметила, что в описании Софьи Карамзиной преобладала чужая речь. Племянница повторяла «утверждения» дядюшки. Не следует думать, что Софи повторила сказанную в тот вечер фразу. На вечере Вяземского не было. Значит, фраза по поводу отвращения лица была произнесена в другое время.
С.Л. Абрамович полагает, что Вяземскому принадлежали также и слова о ревности «из принципа» и «по чувству»1437. Это предположение вполне вероятно.
Фраза о ревности Пушкина к Александрине не из принципа, а по чувству выдаёт с головой лиц, решивших ославить поэта. Версия о том, что Дантес собирался увезти Александрину за рубеж, что вызвало у Пушкина приступ ревности, была вымышлена Полетикой и Трубецким со злонамеренными целями. С действительностью эти вымыслы не имели ничего общего. Кстати, клеветники ни словом не упоминали об ухаживаниях Дантеса за сестрой Натали и Екатерины, что только и могло вызвать ревность Пушкина. В достоверных источниках отсутствуют какие бы то ни было намёки на такие ухаживания, на готовившийся отъезд Александрины с Дантесом за рубеж и пр.
Одну-две недели спустя князь Пётр заклеймил людей, запачкавших себя кровью Пушкина. Пока же он повторил сплетню, приведшую к катастрофе.
Описание Софи весьма примечательно. Утверждение, будто Пушкин ревнует «по чувству» Александрину, она не подкрепила даже обычными для неё ссылками на «долгие», «жаркие», «потупленные» и прочие взоры. Виденное барышней нисколько не совпадает с тем, что она повторяла с чужих слов.
Письма Карамзиной следует сопоставить с дневниковыми записями Тургенева:
1836 г. «1 декабря. […] Пушкины. Враньё Вяземского – досадно».
«19 декабря. […] О Пушкине; все нападают на него за жену, я заступался. Комплименты Софии Николаевны моей любезности».
1837 г. «12 генваря. […] у Пушкиной».
«14 генваря. […] Пушкина и сёстры её…»
«15 генваря. […] Пушкина и сёстры её…»
«18 генваря. […] у Люцероде, где долго говорил с Наталией Пушкиной и она от всего сердца»1438.
Записи за декабрь 1836 г. не заключали ничего нового. Они касалась Пушкина, его жены и Дантеса. Тургенев заступался за жену и отвергал досадное враньё Вяземского. В январе ситуация претерпела перемену. Тургенев дважды повторяет запись «Пушкина и её сёстры». Информация Тургенева особенно важна, потому что он пользуется доверием и откровенностью Натальи Николаевны. Прежде речь шла о Пушкиной, её сестре Екатерине и Дантесе. Теперь дело касается обеих сестёр Натали. 19 января 1837 г. Тургенев занёс в дневник сведения, которые давали ключ к предыдущим записям: «У князя Вяземского о Пушкиных, Гончаровой, Дантесе-Геккерне»1439. К 19 января 1837 г. из трёх сестёр фамилию «Гончарова» сохранила одна Александрина. Дневниковая запись Тургенева чрезвычайно важна, так как подтверждает, что в доме Вяземских новость (о треугольнике «Пушкин – его жена – Александрина Гончарова») обсуждалась уже 19 января. Упоминание Александрины отодвинуло на задний план привычную схему «Пушкины – Дантес».