— Котел кипит — силу варит, — сказал Тимош.

— У меня, может, другие думы про пчелиный звон, но у тебя ладное слово сказалось.

— Отец, не с добрыми я вестями, — напомнил о деле Тимош.

— Были бы вести добрые, не торопились бы меня искать.

Тимош встал. Оправил кунтуш.

— Полковника Михаила Громыко корсунцы убили.

— Вот это новость, — Богдан медленно поднялся, медленно разогнул спину. — Уже небось и гетмана нового избрали заместо негодного Хмельницкого?

Тимош кивнул головой.

— Кого же?

— Одни называют Мозыру, другие Матвея Гладкого.

— Еще новости есть?

— Есть, — вздохнул Тимош. — Не желают казаки идти в холопство к прежним панам. Целыми селами уходят за черту, в Московское царство.

— Придется ехать, — сказал Богдан, снова усаживаясь на старый, потемневший от дождей и времени пень. — А ты здесь поживи.

Тимош удивленно дернул головой.

— Поживи, поживи, — сказал отец. — Пчел послушай. Раньше чем через три дня в Чигирин не приезжай.

Тимош поворотился и пошел расседлать свою желтую лошадь.

Оставшись один, Богдан сокрушенно тряхнул оселедцем:

— Обманул ты меня, гетман Потоцкий!

Ему вспомнилась кислая процедура подписания Белоцерковского договора. Два голодных, утомленных войска, после Берестечка, после нескольких месяцев бесчисленных кровавых стычек, встретились у Белой Церкви. Войска продолжали терзать друг друга, но им, вождям, было понятно, что это все похоже на драку двух вконец обессилевших мужиков, которые лупят друг друга по голове дубинами, убить не могут, а только наносят новые раны.

В начале сентября в лагерь Хмельницкого приехал киевский воевода Адам Кисель, предложил перемирие.