И ещё раз покрутил головой. Удивляться он умел.
Для пленного наймана трудно было произнести только первые слова, как оно всегда и бывает. Из кувшина должна пролиться одна капля, затем он вытечет весь. Говорил пленник теперь торопясь и зло косил глазами.
Темучин слушал молча.
Найман рассказал, что войско его хана велико, вооружено китайскими мечами, удар которых страшен.
Найман вскинул голову и, с закипающей на губах пеной, сказал:
— Китайский меч до седла разрубает человека.
Темучин и на это ничего не ответил. Промолчал, подумал:
«Говорит он в запале, от злой обиды не помня себя, и, знать, говорит правду. От обиды, со зла лгут редко». Подумал и о другом: «Веду я громаду за собой, и впервые за плечами у меня столько воинов, но да и впервые, наверное, встречусь со столь грозным противником».
Повернулся, пошёл к юрте, нойоны толпой поспешили за ним. Однако у юрты Темучин остановился, оборотился к пленному. Тот смотрел на него тёмными, разом запавшими и уже простившимися с жизнью глазами. Но пощады он не просил, глаза горели ненавистью.
Темучин сказал:
— Оставить ему жизнь. Его рассказ о тревожных огнях стоит того.
Вошёл в юрту.
Сообщение пленного о мощи войска хана найманов не удивило Темучина. Он знал — найманы сильное племя, и порадовался, что разделил свою громаду на три части. Встреча с найманами лоб в лоб в узком проходе между возвышенностями — в этом он был теперь убеждён — не принесла бы победы или победа далась бы большой кровью. В том же, что Субэдей и Джелме зайдут в спину хану найманов, он не сомневался. И, в который раз удивляя нойонов, неторопливо сел к очагу, крикнул баурчи:
— Эй, старина, у нас пустой стол!
Благодушно улыбнулся. Он рассчитал: поспешать сейчас навстречу найманскому хану не следует. Пускай дойдут до него тревожные огни, пускай соберёт он войско и, как разъярённый кабан, устремится со всей силой в долину. Чем глубже он войдёт в неё, тем губительнее это будет для него.
— Мяса и архи, — сказал Темучин баурчи, — у нас хороший день.