— Изрядно, изрядно...

Голову к плечику пригнул, разглядывая тушу, как парсуну редкую.

Взяв вилку железную, потыкал мясо, носом потянул и указал, какие куски для него срезать. Сел за стол, но мясо не велел подавать, пока не придёт дознайщик. Сидел молча, многодумную голову на руку опустив. О чём размышлял — не сказывал, но задумался крепко. Даже глаза веками тяжёлыми прикрыл.

Вошёл дознайщик. Редкие волосёнки, порыжелый камзол, башмаки пыльные. Затоптался у порога, робея. Видно было, место своё человек знает. Скромный. Глаза в пол уставил. В Вене чиновный люд помельче по головке не гладили. Больше по-другому поступали: нет-нет да и стукнут. Сиди, есть повыше тебя, им вот — вольно.

Пётр Андреевич, не чинясь, бойко поднялся от стола и, расцветя улыбкой, как брата родного, подвёл дознайщика к столу, усадил и, осведомившись о здоровье, об успехах служебных, выказал радость отобедать вместе.

Австрияк приткнулся на краешке стула неловко, отвечал невпопад.

Подали мясо. Пётр Андреевич, хотя и сам тушу оглядывал и куски выбрал поподжаристее да пожирнее, к мясу почти не притронулся, а всё подкладывал и подкладывал растерявшемуся от такого внимания гостю. Тот благодарно кивал, поправлял тощий шарфик на шее, пошмыгивал остреньким носиком, но пообвыкся помаленьку и начал есть с аппетитом. Всё же нет-нет да и косил глаза на дорогие кольца Толстого, на богатое кружево манжет.

Пётр Андреевич, угощая австрияка, расспрашивал, как выглядел кавалер Кременецкий, в книге приезжих иностранцев записанный, что говорил он и что говорили люди его. Весёлым ли кавалер показался дознайщику, или видно было — печален тот путешественник?

Шутил много и выдавил-таки улыбку на бледных губах австрияка перепуганного. Смеяться заставил. Дознайщик, уже не смущаясь, рассказал всё, что знал.

Отобедав, Пётр Андреевич галантно проводил дознайщика до дверей. Раскланялся. Вернулся к столу, сел, раскинув пошире полы камзола, сказал Румянцеву:

— А теперь, голубчик, венку мне представь, дружка твоего сердечного. Сам поезжай к графу Шенборну. О моём приезде ему уже доложено. Ты же засвидетельствуй только моё к нему уважение.

Пальцами пошевелил неопределённо. Сказал ещё:

— Если вице-канцлер станет спрашивать, для чего прибыл я в Вену, без лишних слов скажи: граф-де интересуется фуражом для корпуса российского, что в Мекленбургии стоит. — Улыбнулся хитренько, переспросил: — Понял, голубчик?

Румянцев вытянулся, шпорами щёлкнул.

«Экий молодец, — подумал граф, глядя на него с удовольствием, — нет, не зря царь ломал стрельцов, головы рубил, не зря. Вот с такими многое можно сделать. А то не войско было, а квашня квашней. Только и знали, что лбом об пол трескать. Да воровать горазды были».