— Что касательно государств, то они с годами дряхлеют, как и люди. Империя Германская корнями восходит к временам римским, и лучшие её годы отцвели, — говорил он, поглядывая на Румянцева, но не забывая и о тарелке своей.

К рассуждениям Петра Андреевича за столом Румянцев уже привыкать стал.

— Власть предержащие люди империи больны давно, — говорил Пётр Андреевич, — и главный недуг происходит от их неуёмной жажды богатства. Посмотрите на них: они обзаводятся домами, которые дворцам подобны, приобретают экипажи для себя и домочадцев своих, драгоценным деревом и золотом изукрашенные, предаются страстям чрезмерным. Другая пагубная болезнь — неслыханное честолюбие. Иной из властью распоряжающихся увешивает себя знаками отличия так, что и лица не видно, а замечаешь только золотое свечение звёзд и регалий. Не имея возможности укрепить все полученные звёзды на груди, готовы уж и к заду пристроить.

Граф Толстой замолк, покивал носом задумчиво, склонился над супом. Суп был хорош. Розовый бульон прозрачен, как воздух. Рыбки, сохранившие природные формы, просвечивали янтарём. Рачки пылали пунцовым цветом. Зелень и коренья будто только что сорваны с грядки, росою омытой. И великолепной белизны тончайшего фарфора тарелку, наполненную тем чудом поварского искусства, скорее можно было принять за красочную палитру художника, нежели за посуду с похлёбкой рыбной.

Но всё же главное достоинство супа заключалось не в том. Главным был аромат. В нём было всё: и дыхание моря, и свежесть трав, и терпкость пряностей, и острота волнующего запаха, который обоняешь, наблюдая только что вытащенную из моря сеть с трепещущим в ней уловом.

Суп взбадривал, пьянил, кружил голову.

— Из-за тех и многих других недугов, — продолжил Пётр Андреевич, с видимым сожалением положив ложку, — высокие посты в государстве сем занимают люди недостойные, потрафляющие порокам власть имущих или подвигаемые по лестнице чинов благодаря связям родственным. Взяточничество процветает в Германской империи, и золото здесь — бог. — Пётр Андреевич поднял глаза на Румянцева: — Рассказываю вам анатомию сию не ради удовлетворения праздного любопытства, а токмо из соображений практических. В делах наших знания те зело пригодны будут, ибо королевство Неаполитанское, где находимся мы сейчас, подвластно империи Германской. Известно же, если хозяин плох, то слуги его трижды худы.

Граф встал, одёрнул камзол, взлезший горой на чреве, и с огорчившимся вдруг лицом отошёл от стола.

Что явилось причиной сего огорчения: то ли, что от стола было время подниматься, или же мысли о недугах, государствами переживаемых, — Румянцев, по младости нужно думать, не понял.