— Значит, так.

— Да, так, — ответил ему Яша Котик. — Вы стали молодым, а я старым.

— Не хочу тебя поучать, — отозвался после короткого молчания Борис Маковер, — но тебе не следует оставаться в этом доме. Тебе нельзя находиться с ней под одной крышей.

— Я не знал, что дела обернутся таким образом и что Анна сюда приедет.

— Одевайся и уходи. Ведь ей придется сидеть шиве.

— Куда мне идти? У меня нет пристанища.

— Я не должен с тобой разговаривать. Из-за тебя произошли все несчастья, — ответил ему Борис Маковер, — но тебе нельзя находиться с ней под одной крышей… Ты же видишь, что стало с человеком. Я тебе дам пару долларов, и иди сними себе комнату…

— Я должен помыться и одеться. Даже в стране Сталина не выгоняют просто так на улицу. Там вас хотя бы забирают в тюрьму…

Борис Маковер больше ничего ему не ответил. Он пошел дальше. Яша Котик постучал в дверь ванной комнаты:

— Вы что, спрятались?

— Я сейчас же ухожу.

— Вы слышали его речи? Он выбрасывает меня отсюда. Он собирается дать мне пару долларов на комнату…

— Я могу вам одолжить немного денег, — сказал Грейн, содрогнувшись от собственных слов.

— Пара долларов есть у меня самого. Я не аристократ. Когда я нуждаюсь, то беру, но на недельную плату за комнату у меня еще хватит. Я даже заплатил Станиславу Лурье за проживание, хотя сам он за жилье не платил, и, останься он жив, его бы вышвырнули из этой квартиры… Но он сам себя из нее вышвырнул…

Грейн немного подумал, а потом сказал:

— Я не могу здесь оставаться. Скажите, пожалуйста, Анне, что я ушел.

— Что? Хорошо, скажу, если старик мне позволит… Он на меня так смотрел, что едва живьем не проглотил.

Неожиданно в коридоре появилась Анна. На ее лице снова было выражение человека, которого прервали посреди молитвы. С таким выражением мать Грейна выходила из женского отделения синагоги в Грозные дни, когда Герц был еще ребенком. Анна была заплаканной, покрасневшей, немного растрепанной. Какое-то время она стояла, растерянная и молчаливая. Дверь в ванную комнату оставалась открытой, и двое мужчин стояли по обе стороны ее порога.

— Он спрятался в ванной комнате от твоего отца, — сказал ей Яша Котик с какой-то мальчишеской проказливостью и ткнул пальцем в Грейна. Анна посмотрела на Яшу. Похоже, она толком не понимала, что он говорит. У нее был вид человека, погруженного в свою собственную трагедию и потому неспособного отвлекаться на мелочи. Была в ее взгляде какая-то материнская жалость. Всепрощающее понимание взрослого человека, имеющего дело с малышами.

— Анна, я не могу здесь оставаться, — сказал Грейн.