— О да! Еще как знаю. Но тюркюты[52] все здесь разрушили! Зайдите и взгляните сами. Ом! — простонал странствующий монах, неопределенно махнув рукой.

От прекрасно обустроенной и налаженной теплицы, где выращивали шелкопряда, не осталось почти ничего. Сердце Кинжала Закона упало, когда он смотрел на руины и обломки: мешанину камней и осколков керамики, обрубки тутовых деревьев, иссеченные с очевидной яростью. Бронзовые жаровни, в которых варили коконы, валялись на земле опрокинутые, а между ними виднелись разбитые сосуды с красками. На переломанных полках, некогда тянувшихся вдоль стен мастерской, не было больше ни кусочка шелка.

Два монаха из Пешавара стояли окаменев, их надежды растаяли, словно дым.

— Но ты не сказал еще, что сам делаешь здесь, ма-ни-па? — спросил Кинжал Закона, слегка придя в себя от увиденного.

— Я? Ом! Я помогал манихеям в производстве шелка… — вздохнул тибетец. — Меня послал Пять Защит, чтобы помочь императрице Китая.

— Императрице У-хоу? — Кинжал Закона не верил своим ушам.

— Да. Ом! Императрице У-хоу! Такой прекрасной, такой умной, такой замечательной даме! Она может быть по-настоящему доброй, а может — очень, очень злой. Ом!

— Но зачем ей этот шелк?

— Чтобы укрепить Махаяну, — коротко ответил ма-ни-па.

— Насколько я понимаю, у нас нет ни малейших шансов получить то, зачем мы отправились в путь, — удрученно произнес Святой Путь Из Восьми Ступеней.

В этот момент странствующий монах вдруг разразился громкими рыданиями:

— Ом! Мани падме хум! Я охвачен стыдом! Я недостойный!

— Почему ты так говоришь? — Хинаянист был тронут горем товарища.

— Вчера нас схватили тюркюты. Ом! Как будто мы — бесчувственные вещи, трофеи! — Голос ма-ни-па прерывался от волнения.

— Но ведь нападение тюркютов — не твоя вина! — воскликнул Святой Путь Из Восьми Ступеней.

— Их начальник решил освободить меня. Ом! Я сказал, что родился в стране Бод, и он отпустил меня, сказав, что они не берут в плен никого, кроме китайцев. У них не нашлось места на конях для какого-то паршивого тибетца. Ом! Ом! — рыдал ма-ни-па, словно его смертельно оскорбил сам факт, что его не ставили вровень с представителями народа хань.

— Но что же тут удивительного: ты — тибетец, а тюркюты всегда берут в плен китайцев, которые на рынке рабов стоят дороже! Тебе же повезло! — Кинжал Закона не понимал, почему это может стать причиной такого горя.

— Но ведь это жестоко повредило моей карме! — Странствующий монах был в полном отчаянии. — Я виноват! Я побежал сразу назад… Я дурак!

В перерывах между рыданиями он поведал наконец, как угодил в ловушку, подстроенную разбойниками: они выследили его и, таким образом, без труда отыскали в большом городе тайную мастерскую манихеев по производству шелка, которая и была их целью. Нападавшие повели себя со странным ожесточением: их командир проследил, чтобы его подручные не только забрали все готовые рулоны шелка, но и не оставили ничего целого из того, что разбойникам не захотелось увезти с собой. Ма-ни-па он угрожал кинжалом, обещая рассечь лицо, что считалось у тибетцев большим позором.