– Ладно, на этот раз можно.

– Вот это экстрим, – бормочет себе под нос Нолан.

Я наконец-то смотрю на него и слегка улыбаюсь. Меня разрывают противоречивые эмоции.

– Привет, – говорю я.

– Привет, – он улыбается так же напряженно, – как съездила? Повеселилась?

Я не могу понять, говорит ли он от души или что-то скрывает.

– Это было полезно. Но не сказать, чтоб весело. Я слишком скучала по Харпер.

– А по папе ты скучала? – спрашивает Харпер.

Я смотрю ей в глаза, не понимая, действительно ли она так тонко все чувствует или просто болтает, что попало.

– Да. Я скучала по папе, – вру я, хотя где-то очень глубоко я, действительно, немного скучала. Потому что он неразрывно связан с нашей дочерью.

– А ты поможешь нам с печеньками? – спрашивает Харпер.

– С удовольствием, – я закатываю рукава, чтобы помыть руки.

– Мама, помой руки! – строго требует Харпер, тыча в меня ложкой. – Самолет грязный!

Краем глаза я вижу, что Нолан улыбается.

– Да уж, сразу видно, что твоя дочь.

– Да, моя, – отвечаю я по пути к раковине.

Приготовив и украсив три дюжины печений, мы с Ноланом обменялись разве что парой слов, и то в основном через Харпер. Мы пользуемся ею как посредником для своих легкомысленных замечаний вроде «Расскажи маме, как ты ходила к зубному» или «Догадайся, кто приезжал ко мне в Нью-Йорк».

Задав этот вопрос, я смотрю на Нолана, чувствуя, что Джози наверняка уже его предупредила и он в курсе, что я все знаю. Он печально смотрит на меня, и я понимаю, что права.

– Тетя Джози, – то ли утверждает, то ли предполагает Харпер, дополнительно подтверждая мою теорию.

Я говорю, что она угадала, и смотрю, как Нолан тычет лопаточкой в огромное печенье. Оно еще точно не остыло, и он его ломает. Половину он закидывает в рот и наконец обращается ко мне напрямую: