Я зажигаю сигарету, делаю глубокую затяжку. Выдыхаю.

Ужасное утро.

Джоанна смотрит на меня.

Выразись, пожалуйста, чуть яснее и обращайся к родителям, а не ко мне.

Я смотрю на родителей. Они держатся за руки, смотрят на меня.

Мне очень жаль, что утром пришлось все это рассказать. Представляю, как тяжело вам было все это услышать. Когда рассказывал, я испытывал несколько чувств. Во-первых, злость. Сильную злость. Во-вторых, ужас. Пока смотрел на себя со стороны, я осознал, какое же я чудовище. Я все же постарался скрыть от вас, что только возможно, и я даже не представляю, что было бы с вами, узнай вы все подробности моей чудовищной жизни.

Я снова делаю затяжку. Мать чуть теснее прижимается к Отцу, Отец обнимает ее чуть крепче.

Я испытываю стыд, жуткий стыд. Мне стыдно за себя, за свои поступки, за жизнь, которой я жил, за преступления, которые совершил. Мне стыдно, потому что вы хорошие люди и заслуживаете другого сына, не такого, как я. Мне стыдно, потому что я причиняю вам страдания сейчас и причинял раньше, я все это прекрасно осознаю.

Делаю еще одну затяжку.

Я раскаиваюсь, причины у моего раскаяния те же самые, что у стыда. Я испортил жизнь вам и себе, поэтому больше так продолжаться не может. Я не знаю, что будет дальше, смогу ли я измениться, но точно знаю, что жил неправильно. И знаю, что это целиком и полностью моя вина.

Делаю еще одну затяжку.

Мне дико захотелось напиться. Мне дико захотелось двинуться. Дико захотелось и того и другого в диких количествах. Но это случается часто, так что наш разговор тут ни при чем. Что еще я чувствую. Чувствую себя униженным, подлым, растерянным, жалким, изъеденным угрызениями совести.

Я умолкаю, делаю последнюю затяжку и кладу сигарету в пепельницу. Отец обнимает Мать, она плачет. Слезы текут у нее по щекам, но дыхание ровное, без всхлипываний. Джоанна смотрит на родителей.

Вы готовы?

Говорит Отец.

Да.

Расскажите Джеймсу, что вы чувствуете.

Отец глубоко вздыхает, смотрит на меня. Я бы предпочел, чтобы он смотрел в сторону. Он говорит.

Мы выбиты из колеи. Это ясно. Сначала я удивился, а за удивлением последовал шок. Я знаю, что очень много работаю, всегда много работал, дома редко бывал, но мне и в голову не приходило, чем ты занимаешься и как далеко зашел. Я считал, что крэк – это такой жуткий трущобный наркотик, который употребляют бездомные, шизофреники или бандиты. Я понятия не имел, что ты тоже его куришь, это пугает меня и огорчает. Что касается алкоголя. Я знал, что у тебя проблемы с выпивкой, и давно, но если ты начал страдать похмельем и терять сознание так давно, как говоришь, то значит, ты алкоголик с серьезным стажем. Меня поразило, что ты торговал наркотиками. Поразило, испугало, огорчило. Если б ты попался, то сел бы в тюрьму, и надолго, но это еще не худший вариант, если б ты попался. А ведь тебя могли и убить, так что, считай, ты чудом остался жив. Что касается твоих проблем с законом на сегодня, то тут я не знаю, что сказать. Конечно, мы с мамой не хотим, чтобы ты попал в тюрьму, и сделаем все, что в наших силах, чтобы этого не допустить. Кроме удивления и шока я чувствую разочарование, горечь, жалость. Я разочарован в тебе, в себе, в твоей матери. Значит, мы неправильно жили, если дела приняли такой оборот. Мне горько, потому что нелегко узнавать такую правду, какую узнали мы. Мне горько потому, что у меня такое чувство, словно меня обманывали и дурачили много лет, и потому, что обманывал и дурачил нас не кто-либо, а ты. Мне очень жаль тебя. Мне жаль тебя, потому что тебе пришлось пройти через ужасные вещи, а ни один родитель, особенно мать, не пожелает такого своему ребенку.