Потому что не хотела представлять тебя – ни маленькой, ни большой, ни белокурой, ни темноволосой, ни тоненькой, ни пухленькой?

Потому что не хотела угадывать цвет твоих глаз?

Потому что не хотела знать, каким именем Илиан окрестил тебя?

Потому что мне было бы слишком больно, если бы у меня в голове запечатлелся твой образ, твое имя, – ведь ты-то ничего не знала о своей маме, о маме, которая бросила тебя через семь дней после твоего рождения в той брюссельской клинике, где я сняла палату, приехав из Индии.

Шарлотта лежит на кровати. В забытьи.

А я вспоминаю. Вспоминаю все, с начала до конца, Шарлотта. Твой первый плач, твое первое кормление, мой последний поцелуй на твоем младенческом личике, перед тем как оставить тебя на руках твоего папы, потому что Илиан был единственным человеком в мире, кто мог отныне беречь и растить тебя, моя маленькая робкая принцесса.

Твой папа. И иногда твой крестный.

Я вспоминаю, как Улисс отказывался впустить нас за сцену «Метрополиса», на концерт «Кью», а потом наконец дал себя уговорить, сказав: Запомните: я над вами сжалился только потому, что давно не видел таких пылких влюбленных. И приказал: Женитесь и заведите кучу детишек! А я поцеловала его, сказав: Вы будете крестным отцом нашего первенца! И крестный превратился в злодея. Который обрек на смерть свою крестницу. После того как убил ее отца. А теперь убьет ее мать.

Я помню все это. А ты не помнишь ничего.

Мы с тобой заперты в комнате – обычной, но превращенной в забаррикадированную камеру. С наглухо закрытыми ставнями за железными решетками. С дверью за семью замками. Бежать отсюда невозможно. От запаха газа кружится голова, и я стараюсь вдыхать как можно меньше ядовитого воздуха.

В углу комнаты маленькая раковина, самая обычная раковина с полотенцем и зубной щеткой в стаканчике. Подхожу, лихорадочно поворачиваю кран, набираю воды в стакан и, смочив полотенце холодной водой, обтираю лицо Шарлотты. Потом хлопаю ее по щекам. Перед тем как выйти, Улисс вынул у нее кляп изо рта, развязал ноги и руки, чтобы все выглядело банальным несчастным случаем, когда дом взлетит на воздух.

Наконец Шарлотта приходит в себя. Широко раскрывает глаза, испуганно съеживается и узнает меня. Я продолжаю растирать ей щеки, подношу к губам стаканчик, велю выпить побольше. Потом смачиваю водой простыни и одеяло, заставляю ее дышать сквозь мокрую ткань. И начинаю действовать: колочу в дверь, в закрытые ставни. Нельзя же покорно сидеть тут и ждать, когда взрыв разметает в щепки весь дом. Мечусь по комнате. Истерически кричу.