— Эта оценка может быть очень субъективной, — возразила она.

— Тогда позвоните дядюшке Папсту. Думаю, что он полностью разделяет мое мнение.

От удивления фрау Дитрих замолчала, и ей понадобилось какое-то время, чтобы продолжить спокойно.

— Ваша смелость, коллега, достойна восхищения, — сказала она. — За нее я многое готова вам простить! Мне кажется даже, что мы с вами кое в чем схожи — в отсутствии того здорового правосознания, которое и в социалистическом обществе пока еще довольно распространено. Похоже, нам обоим наплевать на то, что мы рискуем навлечь на себя гнев небезызвестного господина и заработать кучу неприятностей.

— Во-первых, мы никогда не пользовались расположением этого господина, а во-вторых, оно вряд ли подняло бы нас в собственных глазах.

Мой ответ ей, видимо, понравился, она одобрительно кивнула. Некоторое время она смотрела мне прямо в глаза. Я выдержал ее взгляд. Она со слабой улыбкой сказала:

— В самом деле, чем это у вас все кончится? Какая-нибудь банальная афера вам не подходит. Я удивляюсь вашему спокойствию, или вы просто наивны!

— Наивен? — повторил я. — Может быть, не знаю, но уже поздно об этом думать. Я вовсе не так спокоен, как кажется.

— Это хорошо! — сказала она. — Потому что, хоть мы с вами не обращаем внимания на институтские сплетни, вы должны знать, что ваша личная жизнь с тех пор, как ваша жена улетела в Москву, стала всех сильно занимать. Теперь она вдруг раньше времени возвращается, и вдобавок в институте уже несколько дней плетется какая-то интрига. Нет ли здесь какой-нибудь связи?

Я снова попытался что-либо понять, но мысли путались, ни на чем не задерживались, наваливалось какое-то отупение.

— Вы это уже видели? — Я протянул фрау Дитрих приказ. — Если это его рук дело, он разобьет себе голову о Боскова.

Она прочитала, вернула мне назад бумажку и стала закуривать. Наконец она произнесла:

— Это действительно пахнет интригой, — и прибавила задумчиво: — Странно, в самом деле странно… Почему он чувствует себя так уверенно?

И тогда я сказал, понимая, что выкинул из своей фразы одно ключевое слово:

— Быть может, он рассчитывает на слабость других?

— Или что противник замешан в какой-то банальной афере? — подхватила она.

— Но аферы-то нет, — я так и не произнес слово, которое вертелось у меня на языке. Стоя уже в дверях, я спросил: — А вы знаете его поговорку: у нас у всех рыльце в пушку?

— При мне он ее никогда не употреблял, — ответила она.

И если во взгляде, которым она меня проводила, и сквозила задумчивость, то теперь это уже не имело значения.