— Что?

— Констатация… schuldgevoelens… признавания.

— Может, вы хотите сказать «чистосердечное признание»?

— Та. Плахотарю фас. Касательно настоящей причины фашего приеста ф Нофый Амстердам.

— Кунц, вы начинаете меня утомлять. Мы все это обсудим с генералом.

— Мистер Балтазар. Фы устали. Я устал. У фас пофрештена ноха. А хенералу нато ехать ф ферховья реки. Прошу фас.

— Я буду это обсуждать с вашим генералом.

Кунц вздохнул. Встал и положил признание на стол:

— Фы толшны потписать. Кохта хенерал фернется, фы путете с ним фстречаться.

Он повернулся, чтобы уйти.

— Послушайте, Кунц!

— Та?

— Раз уж вы заговорили о признании, скажите мне: у вас с Джонсом и впрямь какие-то общие делишки? О которых генерал не знает?

— Что са фопрос, мистер Балтазар.

— По слухам, вы, голландцы, весьма охочи делать деньги, когда есть удобная возможность.

— Я попрошу фрача прийти. Посмотреть фашу лотышку.

— Вы чрезвычайно добры.

Завернутый в одеяло, Ханкс сидел у печки в брёкеленском фермерском доме, служащем штаб-квартирой доктору Пеллу и его «Вестчестерскому обученному отряду» силой в четыреста солдат. Ханкса трясло от усталости — он только что переплыл Восточную реку.