— Да, мисс Таггарт.

Когда мистер Уэзерби взял трубку, в его голосе слышалось любопытство:

— Чем могу быть полезен?

— Можете передать своему боссу, что, если он не хочет, чтобы я вновь оставила работу, а он знает, что так и было, пусть никогда не звонит мне. Все, что ваша банда захочет мне сказать, будет передаваться через вас. Я буду разговаривать с вами, не с ним. Можете сказать ему, что причина в том, как он поступил с Хэнком Реардэном в то время, когда получал у него жалование. Может, кое-кто и забыл об этом, только не я.

— Содействовать работе железных дорог страны — мой долг, мисс Таггарт. — Голос мистера Уэзерби звучал так, словно он не хотел понимать то, что услышал; потом в его голосе появилась нотка заинтересованности, он задумчиво, сомневаясь в собственной проницательности, спросил: — Мисс Таггарт, если я правильно понимаю, вы желаете моего исключительного посредничества в решении всех официальных вопросов? Могу ли я понимать это как вашу политику?

Она резко, коротко усмехнулась:

— Ну-ну. Можете считать, что обладаете исключительным правом использовать меня в ваших интересах в Вашингтоне. Не знаю, какую выгоду это вам принесет, потому что не собираюсь играть в ваши игры. Я не намерена заискивать, более того, уже сейчас готова преступить ваши законы. Можете арестовать меня, если почувствуете, что можете себе это позволить.

— Думаю, ваши представления о законе несколько старомодны, мисс Таггарт. Зачем говорить о жестких догмах? Современные законы гибки и могут быть истолкованы… исходя из обстоятельств.

— Тогда проявите гибкость сейчас, потому что ни я, ни железнодорожные катастрофы таковыми быть не можем… — Она бросила трубку и сказала Эдди тоном, каким оценивают что-то неодушевленное: — На какое-то время они оставят нас в покое.

Казалось, она не заметила перемен в своем кабинете: отсутствие портрета Нэта Таггарта, появление стеклянного кофейного столика, на котором новый хозяин, мистер Лоуси, устроил выставку самых громкоголосых общественно-политических журналов, выносящих заголовки статей на обложку.

Дэгни слушала отчет Эдди о том, что произошло за месяц с железной дорогой, словно робот, впитывающий все, что ему говорят, но никак не реагирующий. Она выслушала его мнение о предполагаемых причинах катастрофы. Так же отрешенно она смотрела на непрерывную череду людей, которые торопливо входили и выходили из кабинета, жестикулируя более оживленно, чем того требовали обстоятельства. Она подумала, что сделалась невосприимчивой к чему бы то ни было. Она ходила по кабинету, диктуя Эдди список необходимых для укладки рельсов материалов и мест, где их можно купить незаконным путем, и вдруг, неожиданно для самой себя, остановилась и посмотрела на журналы, лежащие на столике. Они пестрели заголовками: «Новое общественное сознание», «Наш долг перед обездоленными», «Нищие против алчных». Резко, по-звериному, чего Эдди никогда за ней не замечал, она смела журналы на пол и продолжала все тем же ровным голосом диктовать цифры, как будто и не было никакой связи между ее холодным разумом и яростью, наполнявшей ее тело.